вякнул было одинокий голос протеста за сеткой – но тут же потонул в дружном шиканье.

– И ведь было уже у нас такое в прошлом месяце, жаловались мне некоторые квартиросъемщики на отсутствие квитанций, но тогда я не поняла, что к чему, – посетовала Лосева. – Признавайтесь, вы сегодня уже второй раз эспериментировали?

– Так нужна же серия опытов! – обиженно сказали за сеткой.

– Опыт – лучший учитель! – важно молвил дядя Боря.

– Лучший учитель – ремень! – парировала Маринка. – Вот я вашему отцу расскажу об этой научной деятельности, он вам выдаст рецензию – каждому эспериментатору по пятой точке персонально!

Окно квартиры Челышевых плотно закрылось.

– Поганцы, – вздохнула управдомша.

– Но смышленые! – добавил Трошин.

– Очень смышленые, – согласилась Маринка и пожаловалась мне, поскольку дядя Боря явно принял сторону поганцев. – В прошлый раз они мало бумаги набрали, так теперь специально дождались, пока во все почтовые ящики квитанции положат. – Она похлопала ладонью по крышке своей корзинки. – Ровно двадцать четыре бумажных шарика собрала, четко по числу квартир! Все одинаковые по размеру и фактуре, чистоту эксперимента идеально соблюли, не подкопаешься!

– Мел бы еще стереть. – Я кивнула на смущающий меня контур. – Как-то пугающе выглядит.

– Сам сотрется, – отмахнулась Маринка и посторонилась, позволяя сойти по ступенькам крыльца женщине в черном.

Это была Алина Золотухина, но как она изменилась! Я даже не сразу узнала ее. Куда девались модные наряды, парикмахерские локоны, броский макияж, дерзкий взор и горделивая поступь? С крыльца сошла понурая неухоженная женщина в мешковатом темном платье. Прошелестела приветствие, сходила к мусорным бакам, вернулась, шаркая тапками, как старуха, и не поднимая глаз.

Мы молча проводили ее взглядами.

– Видала, вдова Золотухина остригла волосы? – нашептала мне Маринка, когда Алина скрылась в своем подъезде.

– И посыпала голову пеплом, – пробормотала я, впечатленная произошедшими с красавицей переменами.

– Страдает! – одобрил Трошин и, докурив, уронил во двор бычок.

– Дядя Боря, имейте совесть, хоть вы-то не берите пример с тети Светы! – возмутилась управдомша и коршуном ринулась на тлеющий на асфальте окурок.

Держа его двумя пальцами и выразительно кривясь, она понесла свою добычу к мусорке и пожаловалась:

– А Золотухина кучу бумаги выбросила, лучше бы этим нашим экспериментаторам отдала! Или в пункт сбора вторсырья отнесла, там бы ее переработали, а так просто сожгут. Что за люди, никакой культуры обращения с отходами! – Она поставила на асфальт свою корзину и позвала меня: – Лен, помоги!

Я неохотно приблизилась, заглянула в контейнер.

– Давай хотя бы то, что сверху – тетради эти, папки, что тут еще? – переложим туда. – Маринка кивнула на один из трех сетчатых ящиков с табличками-пиктограммами: для стекла, для пластика, для бумаги.

Отказаться было неловко, еще подумают, что у меня тоже никакой культуры обращения с отходами! Я покорно вытянула из контейнера пару увесистых картонных папок с матерчатыми завязками.

– Что это такое вообще?

– Архив Петра, думаю.

– Что за архив? И какого Петра?

По старорежимному виду папок запросто можно было предположить, что речь о царе Петре Первом.

Лосева нервно хохотнула.

– А ты никогда не бывала у Золотухиных? Я как-то заходила по вопросу дополнительного финансирования… ну это тут ни при чем. И Петр меня принял в своем кабинете.

В четыре руки мы сноровисто выбрали из контейнера и перегрузили в специальный ящик примерно пуд макулатуры.

– У него был кабинет? – удивилась я.

У Золотухиных трешка. Просторная, с высокими потолками, двумя балконами и тремя кладовками, но все же не дворец.

– Да, представляешь? И еще какой кабинет – там можно снимать историческое кино из жизни начальника Тайной канцелярии. – Маринка посмотрела на папки, выглядящие в мусорном ящике не величественно, а сиротливо, и поправилась: – Можно было снимать. Представь: сплошной темный дуб, и по широкой стене от пола до потолка гигантский шкаф с бумагами!

– А что за бумаги он архивировал? – Я перегнулась через бортик ящика, чтобы открыть верхнюю папку и заглянуть в нее. – Счета какие-то, фактуры…

– У Золотухина, если ты не знала, был один заскок…

«Вовсе даже не один», – захотелось добавить мне.

– …он жутко боялся, что его обманут. Никому не доверял, всю бухгалтерию предприятия проверял и, похоже, дублировал. – Маринка отряхнула руки. – Теперь, похоже, вдова расчищает авгиевы конюшни. А-а-а! – она что-то вспомнила и сообразила: – Так вот почему Татьяна Васильевна говорила, что слышит за стеной какую-то подозрительную возню и беспокоится за Алиночку! Даже ходила навещать ее, боялась, что бедняжка потеряла сон и покой, раз шебуршит по ночам!

– Мам, ну где же ты? – Из подъезда выглянула Маринкина дочка Настя с младенцем на руках. – Ты же обещала посидеть с мелким, забыла?

– Помню, помню, уже бегу!

Лосева устремилась в свой подъезд, а я пошла наконец к себе.

Пора уже дать решительный окорот таукитянским захватчикам.

Я поднялась к себе, оповестила мужа и сына о наших планах на вечер и повелела не беспокоить меня до отбытия в гости, то есть до 18:30.

И села работать.

Таукитяне мощно давили по всей линии галактического фронта. Главный герой практически в одиночку противостоял имперским амбициям Чужих. Как землянка, я ему сопереживала, сочувствовала и желала всяческих успехов, но как редактор – убила бы своими руками! Занудный он оказался, этот герой-одиночка – нет сил и слов!

Каждое свое действие и даже намерение ему обязательно нужно было обстоятельно и многословно обосновать, мотивировать, объяснить. Каждое решение – подкрепить аргументами на пару-тройку страниц. Каждое соображение – разжевать в кашу, каждую идею препарировать и разобрать по косточкам.

Я грешным делом подумала, что не так уж не правы таукитяне, желающие этому представителю Земли всего самого нехорошего.

А потом – точно помню, на сто тринадцатой странице – я волей-неволей ознакомилась с планом, который предусмотрительный до отвращения герой составил на случай попадания во вражеский плен, и меня точно бластером поразило!

Ослепило, оглушило, но, слава богу, не отупило и не парализовало, так что я резко вскочила, резво обежала упавший стул и, чудом разминувшись в прихожей с Коляном, который своевременно отскочил и потому не разделил участь сбитого стула, выскочила из квартиры.

Как была, в домашних тапках-кроликах! И в дикой ажитации!

Почта России – учреждение консервативное, солидное, в принципе, чуждое всякой пошлой суеты. Однако женщина в тапках-кроликах, врывающаяся в отделение со скоростью финиширующего кенийского бегуна, даже на тамошний невозмутимый персонал и ко всему привычных бабушек в очереди способна произвести довольно сильное впечатление!

Старушки порскнули прочь от окошка, как испуганные кролики (настоящие, не тапки), а знакомая служащая за барьером поспешила сказать:

– Ой, для вас ничего пока…

Я вообще-то на почту регулярно являюсь