– Пошли, – сказала она и легонько дернула за поводок в руке. Ню-Ню привстал, тряхнул золотистой шерсткой и уверенно повел свою хозяйку вниз по ступеням.

Вскоре их продвижение прервал учтивый голос:

– Прошу вас, идемте со мной. Ваш друг ожидает вас.

Женщина узнала голос вчерашнего баристы. Благодарно улыбнувшись, она последовала за ним в кафе. Усаживаясь на стул, спросила:

– Почему тебе нравится ютиться в таких местах?

– В кафе? – спросил ее спутник.

– По углам. В ресторане ты тоже сидел в углу.

Он рассмеялся:

– Может, ты и не видишь, но ты гораздо проницательней, чем большинство людей.

– Что толку сидеть так в углу?

– Здесь мир и покой.

– Тебе нравится сочетать изысканные хуайянские блюда с легкими винами. Ты любишь слушать скрипичные пьесы вроде «Sehnsucht» и сидеть за столиками в укромных уголках, – сказала она как ни в чем не бывало. Ее глаза, казалось, смотрели прямо на него. – Должно быть, у тебя есть множество историй…

– Почему ты так думаешь?

– Только те, кто пережил серьезные жизненные испытания, могут по-настоящему оценить спокойствие, которое ищешь ты. Мирские люди другие. Они любят остро приправленные блюда вроде сычуаньских, а свою разочарованность выплескивают в шумных барах.

– В твоих словах есть смысл, – мягко сказал он. – Но почему ты так в этом уверена?

– Быть слепой означает, что у меня есть много времени на раздумья.

– О да, наверное, – задумчиво произнес он. – И, не имея ничего, что могло бы отвлечь другие твои чувства, ты можешь воспринимать вещи, которые недоступны остальным, считающим себя зрячими.

Она тихо рассмеялась:

– Ты ревнуешь?

– Немного.

– Не странно ли, что человек, обладающий всеми чувствами, завидует слепой молодой женщине?

– Немного, – повторил он.

– Мне кажется, я понимаю, что ты чувствуешь, – сказала она, слегка склонив голову. – Многие вещи универсальны. Чем больше у тебя чего-то, тем сильнее ты желаешь его противоположность. Ты завидуешь миру, в котором я живу. Но я… Ты даже представить себе не можешь, как сильно я хочу понять твой мир. Учитывая твою любовь к уединенным местам, я могу лишь догадываться, какая у тебя была жизнь.

Помолчав немного, он спросил:

– Твои глаза… Ты родилась уже незрячей?

Она кивнула.

– Маленькой я еще немного видела, но с возрастом зрение ухудшилось. К десяти годам я уже была полностью слепой. Когда пытаюсь представить себе, как выглядит этот мир, я вспоминаю образы своего детства. Эти воспоминания действительно прекрасны. – Уголок ее рта чуть заметно дернулся. – Но с тех пор прошло много времени и многие из тех воспоминаний уже поблекли.

– А есть ли какое-нибудь лекарство?

– Ходить по врачам я давно перестала.

– Я слышал, существует разновидность генной терапии, которая может излечивать врожденную слепоту, – сказал он. – Тебе следовало бы этим заняться.

– Неужели? И какие больницы предлагают такое лечение?

– В Китае их нет. Это воистину передовая технология. Для этого нужно ехать в Америку.

– Америка? – холодновато переспросила она, качнув головой. – Я никогда не выезжала даже за пределы Чэнду. Такое лечение, должно быть, стоит целое состояние.

– О деньгах тебе беспокоиться не нужно, – непринужденно сказал он. – Об этом для тебя позабочусь я.

Она замерла. Это всего лишь вторая такая встреча, лицом к лицу, а он уже предлагает отправить ее в Америку и оплатить лечение! Он что, ее разыгрывает? Это какая-то шутка?

Но почему-то она так не думала. Самым странным было то, что он казался вполне искренним.

– Совершенно серьезно. Я займусь этим и обо всем позабочусь. Как только я все устрою, единственное, что тебе останется, – это поехать в Америку и вылечиться.

– Но… зачем все это делать? Кто ты такой? Почему обо мне заботишься?

– На самом деле все очень просто: я всего лишь хочу тебе помочь.

– Но мы знакомы всего ничего… Я не могу понять, почему ты хочешь мне помочь. Честно говоря, мне от этого не по себе… как будто ты пытаешься меня обмануть.

– Можешь думать все, что тебе угодно. Я обо всем позабочусь, и ты сможешь поехать в Америку на лечение. Все вполне просто.

– Ты думаешь, я сама о себе не могу позаботиться? – рассерженно спросила она, и ее щеки зарделись. – Что я беспомощна, потому что слепа? Если ты так думаешь, то я ни за что не приму эту твою так называемую помощь.

– Я совсем не это имею в виду.

– Тогда назови причину. Почему ты хочешь мне помочь?

Она смолкла в ожидании.

– Потому что я единственный, кто сделал бы это для тебя, – произнес он.

Она вздрогнула. Каждый нерв в ее теле словно покалывало иглами. Она неловко шевельнулась.

– Я хочу помочь ради того, чтобы и дальше радоваться твоей музыке, – сказал он. – Разве этого мало? И никаких финансовых трудностей это у меня не вызовет. Что до меня, то я лишь вношу посильную лепту, чтобы помочь нуждающемуся другу.

– Но ведь ты для меня фактически незнакомец, – сказала она теперь уже не столь категорично. – Если хочешь помочь, то для начала позволь мне узнать тебя поближе.

– Хотел бы я, чтобы это было возможно! Но… – Он помолчал, тщательно взвешивая, что сказать дальше. От его слов веяло глухой сдержанностью. – Во мне есть такое, чего ты, вероятно, никогда не сможешь понять.

– Что ты имеешь в виду?

Он не ответил. Она слышала, как подошвы его туфель шаркают по полу, а пальцы вцепляются в одежду.

Вокруг них куполом нависла тишина. Она чувствовала это совершенно отчетливо. Безмолвие давило ей на кожу, просачивалось сквозь поры.

– Я хочу домой, – сказала она резко.

Хотя она верила, что он искренен в своем желании помочь, но действительно начала замечать в нем что-то странное. Он скрывал нечто очень серьезное. И в то же время она хотела быть ближе к нему.

Кто же он?

– Да, уже и в самом деле поздно. Я отвезу тебя, – сказал он. – Но я должен тебе кое-что сказать.

– Что именно?

Еще одна тревожная пауза.

– Вчера мы с тобой заключили соглашение. Я сказал, что каждый вечер буду ждать тебя в этом кафе, а потом отвозить домой.

– Да уж, помню. – Она примирительно улыбнулась, в надежде загладить эти не совсем приятные минуты. – Я бы сказала, что мы официально приступили к выполнению данного соглашения.

– Боюсь, мне придется пока поставить его на паузу, – мрачно сказал он. – Безусловно, я очень сожалею.