– Так декабрь, по-моему – девятнадцатое. И год одна тысяча девятьсот сорок четвёртый. Год хоть помнишь?

– Я же не контуженый, – и с этими словами Сергей уснул. Не потерял сознание, а именно уснул – глубоким сном.

А проснулся утром с ощущением, что сил прибавилось. Он попросил сиделку поднять его на подушке повыше.

– Нельзя тебе пока, милок, у тебя дренаж.

Сиделка откинула простыню, и Сергей увидел, что из его грудной клетки тянутся вниз две трубочки.

– Куда меня?

– В грудь, слева. Едва до сердца не достали, наш хирург сказал – сантиметра лезвию не хватило. Штыком, что ли?

– Фриц ножом.

– Ага, в рукопашной, значит. Что делается на свете! – сиделка вздохнула.

На вид ей было лет сорок пять.

– Наши где?

– А вот сейчас сводку Совинформбюро передавать будут, так я двери в палату открою, послушаешь.

И в самом деле, через несколько минут из коридора донёсся строгий голос Левитана. Диктора по голосу знала вся страна, а Гитлер объявил его своим личным врагом.

Сиделка открыла дверь, и Сергей увидел раненых, стоящих в коридоре. Кто сам стоял, кто при помощи костылей – видно, собрались со всего этажа.

– Наши войска овладели городами… – Левитан перечислил десятка полтора польских городов. Ни одно из этих названий Сергею не было знакомо, и он не представлял, где эти города. Да, собственно, и о Польше он знал совсем мало, а из городов – Варшаву, Краков и Гливице.

Прослушав сообщение, раненые стали расходиться, обсуждая военные действия на фронтах. Все хорошо знали, что означает иногда маловразумительная фраза «бои местного значения». Это значит, что противник сопротивляется ожесточённо, и деревушка или городок может переходить из рук в руки не один раз даже в течение одного дня. Продвижения вперёд нет, а потери могут быть ужасающими для обеих сторон.

Сергей лежал и размышлял. И чего он такой невезучий? Третье ранение в грудь, и всё слева! Только выкарабкается – и снова в госпиталь. Конечно, он не отсиживался по тылам, и служба его была рисковой.

Через три дня хирург удалил Сергею дренажи из грудной клетки, и ему позволили садиться в кровати, опираясь на подушку. Стало не так скучно. Он мог смотреть в окно, сам есть и пить. Слабость, обусловленная большой кровопотерей, быстро уходила, и Сергей чувствовал, как каждый день прибавляются силы.

Через неделю он уже вставал, начал ходить по палате, но в коридор выходить не рисковал – не хватало дыхания. Сделает три-четыре шажочка – появляется одышка, и надо присесть, отдышаться.

Медсёстрички приукрасили госпитальные коридоры вырезанными из бумаги звёздочками и снежинками, ватой на ниточках. Кто-то принёс и поставил ёлку – настоящую, и она одуряюще пахла хвоей.

А ведь завтра уже – Новый, 1945 год. А он один, без друзей. И благо хоть палата одиночная, никто храпом или стонами выспаться не помешает. Но всё равно тоскливо, даже выпить не с кем.

Сергей улёгся спать и быстро уснул, но был разбужен пальбой. Стреляли недалеко, часто. Слышались автоматные очереди и одиночные выстрелы. Раненые были встревожены: вдруг немцы прорвались, а отбиваться нечем, оружия у раненых не было.

Однако потом выяснилось, что недалеко расположились самоходчики. Приняв на грудь в честь Нового года явно больше «наркомовских ста граммов», они стали палить в воздух от избытка чувств, изрядно переполошив жителей близлежащих домов, раненых и медработников госпиталя.

Стрельба быстро стихла, но многие раненые так и не смогли уснуть до утра. В палатах пошли разговоры про близкую победу, воспоминания о том, кто и как встречал Новый год раньше, планы на будущее.

Сергей усмехнулся. Раз раненые вынашивают планы, значит – победа близка. Что-то он в 1941–1942 годах и даже в 1943-м таких разговоров не слышал.

Ему вспомнился дом. С момента, как он исчез, поехав в отпуск, прошло уже три с половиной года. Родители небось извелись в неизвестности, а девушка забыла. Ну, всплакнула разок-другой, обидевшись, что больше не звонит. Только девичьи слёзы лёгкие, высохли – и из памяти вон. Небось за это время другого себе уже нашла, а то и замуж вышла, ребенка родила. А с другой стороны – и правильно. Весточку домой он послать не мог, и сможет ли вернуться в своё время – ещё большой вопрос.

Сергей задумался – а возможно ли это вообще? Может, ему стоит найти тот полусгнивший подвал? Вдруг получится? Ё-моё, а что же он раньше не попробовал, только сейчас дошло? Ну, тугодум! Или судьбе было так угодно? Тогда хоть знак какой-то подали бы. А впрочем – он лишь песчинка, песчинка в океане жизни. Вон на фронте люди сотнями, тысячами гибнут, и никаких знаков не получали, кроме повестки из военкомата. Занятно: ему одному так повезло, он избранный, или по дурости своей попал через невидимые врата в другое время?

Размышлял Сергей до утра. Вопросы множились – ответов не было.

Отдых, полноценное питание и лечение делали своё дело. Сергей восстановился. Исчезла слабость, уменьшилась одышка. Уже не задыхаясь, он мог пройти весь коридор от начала и до конца. И настал момент, когда Сергей стал разговаривать с врачом о выписке.

– Куда вы так торопитесь, ранбольной? – спрашивал его хирург. – По мирному времени вам бы сейчас, после госпиталя, в санаторий надо или на худой конец в дом отдыха на пару недель. Лёгкое ещё не восстановилось. Одышку при физической нагрузке чувствуете?

– Почти нет.

– Обманывать нехорошо, я же вижу. Боитесь, что без вас Берлин возьмут?

– Нет, есть и другие города. На мой век службы хватит.

– Вы бы подумали, куда пойдёте после войны. Ведь самое большее – полгода, и войне конец. Армию сократят, страна вернётся к мирной жизни, надо будет восстанавливать разрушенное. А вы, военные, только разрушать и уничтожать можете. Вот у вас есть гражданская специальность?

Сергей вспомнил, кем он был до переноса во времени.

– Была. Я судовым механиком был, по Волге плавал.

– Ну что же, вам повезло. Многие на войну после школы попали. За четыре года возмужали, превратились в зрелых мужчин. Знаете, на фронте люди быстро взрослеют, иллюзии и романтика слетают, как шелуха. Вернутся домой – а ведь ничего не умеют, кроме как воевать. Стране будут нужны токари, каменщики, шофёры, электрики, инженеры. У них же – только руки. Здесь они были снайперами, командовали отделениями и взводами, а на гражданке могут быть лишь грузчиками да дворниками.

– Доктор, вы к чему клоните? – не понял Сергей?

– Пить мужики начнут – от обиды, от невостребованности.

– Я как-то не задумывался об этом, – признался Сергей. – наша задача сейчас – добить врага, уничтожить немцев.

– Ну, не все немцы плохие. Тот же Гёте, Шиллер – да сколько ещё имён! Нацисты – это да, плохо однозначно, их уничтожать надо. А вот нация при чём? Почему все немцы без разбора отвечать должны за Гитлера и его приспешников?