Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как только узнали, сир, что вы, дескать, к нам, так сразу и… заходите-заходите! — Он открыл дверь, пропуская Джона в дом — высокий, крепкий, двухэтажный, с белёными стенами, кирпичным фундаментом и искусно расписанными ставнями. — А это никак жёнка ваша?
— Если бы я женился, вы бы уже узнали об этом, поверьте, — усмехнулся Джон, заранее подготовивший себя к подобным вопросам. — Это моя двоюродная сестра.
— И по совместительству его придворная ведьма, — добавила Кара, проходя вслед за ним в тепло крестьянского дома.
Хотя это звучало несколько нелогично, старосты вопросов не возникло: видимо, он попросту не знал, что в Шабаше ведьмам стирают память и они забывают всё о своих родственных связях. С другой стороны, радовало, что Алрик не знал Жанетту в лицо и теперь не спутал Кару с ней.
В доме старосты было уютно и просторно. Джону и Каре выделили одну комнату с общей кроватью — свежий тростник на полу, несколько свечей, вода и полотенца на столе, белоснежная постель… Высокий потолок, длинные льняные занавески — редко в доме у простолюдина можно их увидеть. В общем, Джону здесь вполне понравилось, к тому же он помнил, как и на какие средства жил год назад… Его пристанищами были грязные постоялые дворы, общие комнаты в ночлежках, иногда вообще подворотни, а сеновалы или просто расстеленный на земле плащ служили ему постелью. Лишь когда в его жизни появилась Элет, он понял, что вовсе не прочь заночевать в лесу, под деревом, заснув на лесной подстилке — лишь бы она была рядом.
Пока Джон и Кара располагались в комнате, внизу готовился ужин, и здесь, на втором этаже, уже чувствовался запах жареной курицы, тушёных овощей, гороховой похлёбки и свежего хлеба. Вспомнив, что за день съел лишь пару кусков солонины с чуть чёрствой хлебной коркой, Джон тут же услышал тихое журчание в животе. Кара, видимо, его тоже услышала, потому что посмотрела на него как-то хитро и улыбнулась.
Вскоре их позвали за стол. Помимо старосты, усевшимся во главе стола, трапезу с ними разделила его жена — полная низкая женщина по имени Элва, с длинной седой косой, тремя рядами бус на шее и ярко-красной шёлковой отделкой на сером платье. Джон знал, что простолюдины редко могли себе позволить даже самую тоненькую полоску шёлка, и в очередной раз убедился, что староста этой деревни был весьма богат.
Через минуту после того, как все расселись, на кухне появилась дочь старосты — совсем ещё юная девушка лет семнадцати, высокая, стройная и очень красивая. Джон невольно засмотрелся на неё, благо смотреть было на что: ярко-рыжие волосы, убранные в высокую причёску, карие глаза, кротко смотрящие в пол; вырез синего, расшитого цветами платья обнажал верхнюю часть небольшой девичьей груди, а на тонком правом запястье висел скромный браслет с деревянными бусинами.
— А это Гилина, — сказал староста, с явной гордостью смотря на дочь, которая осторожно отодвинула стул и присела как раз рядом с Джоном, — моя младшая дочь, радость и помощница.
— Ой, помощница… — возразила Элва. — Тоже скоро уйдёт скоро от нас, и какая будет помощь?
— Не век же ей в девках сидеть, — отозвался Алрик. — Обе её сестры уже давно замужем, а она у нас как обиженная.
Несмотря на то, что речь шла о ней, Гилина скромно молчала, изредка поднося ко рту ложку с похлёбкой.
— Главное, чтобы жених ей нравился, — подала голос Кара и внимательно посмотрела на девушку. Та, кажется, смутилась ещё больше.
— Нравится, куда деваться, — усмехнулся староста. — Он, кстати, скоро тоже придёт, с минуты на минуту. Каждый вечер ходит.
— Ага, за дармовыми харчами, — снова забрюзжала хозяйка. — Попробуй его накорми…
— Ничего, скоро он сам Гилину кормить будет, — спокойно отозвался Алрик, а потом добавил суровее и строже: — Хватит, мать, бухтеть, при гостях-то.
Кара сдержанно рассмеялась, Джон тоже хохотнул в кулак. Гилина всё ещё сидела тихо, и он подумал, что здорово было бы услышать её голос… Сложно было сказать, нравился ли ей пресловутый жених или нет. Видно, что родителей она уважала и даже боялась, а потому молчала.
Ещё через несколько минут в дверь действительно постучали — чисто для вежливости, потому что никто не успел ни открыть, ни даже пригласить войти, однако гость всё равно зашёл. Видимо, это и был пресловутый жених Гилины, и он явно чувствовал себя в этом доме совершенно своим человеком.
Женишок был явно старше своей невесты года на три: за двадцать ему уж точно перемахнуло. Он был красив — пшеничные волосы, голубые глаза, тонкие губы, растянутые в нагловатой ухмылке… Ухоженный, высокий, хорошо одетый, уверенный в себе, чем он совершенно не понравился Джону. Не любил он таких пижонов, хоть убей.
Увидев, что место возле Гилины занято, женишок немного помрачнел, но всё же не растерялся — поздоровался со старостой и остальными, пожелал приятного аппетита и уселся возле Кары, смерив её при этом оценивающим взглядом. Возможно, окажись на её месте Элет, Джона бы возмутил этот взгляд.
— Друг мой, ты бы представился, — вдруг подала голос Гилина. Она заговорила за этот вечер впервые, и Джон чуть вздрогнул от неожиданности. — Я думаю, сэр Резерфорд будет рад с тобой познакомиться.
— Я Валомир, ваше благородие, — отчеканил женишок, наклонив голову и тем самым изобразив поклон. — И раз уж вы к нам нагрянули только сегодня, я думаю, вам будет интересно знать, что у нас тут последнее время… происходит.
Джон приободрился. Разумеется, ему пришлось соврать крестьянам, что он у них вовсе не проездом, а приехал с проверкой, потому что намерен навести наконец порядок в своих землях после произвола дяди. И, видимо, женишок решил воспользоваться случаем и донести на всех, кого так или иначе недолюбливал.
— Валомир, ну не к ужину же, — покачала головой Элва.
— И что же тут у вас такое происходит, что за столом лучше не говорить? — усмехнулся Джон.
— Вампир-душегубец завёлся, — заявила хозяйка. — Ну, говорят так.
— Да, правда, — заявил Валомир. — Трупы-то все обескровленные.
Элва закатила глаза, а Гилина со вздохом опустила ложку в полупустую тарелку.
— Так, давайте по порядку, — вдруг встряла Кара. — Кто-то у вас в деревне нашёл обескровленные трупы, и теперь вы думаете, что это вампир?
— Не один раз нашёл, — кивнул женишок, заливая себе в рот огромную ложку похлёбки. — Уже неделю где-то почти каждое утро находим убитого. Мужчины, женщины… разные люди, и у всех рана на шее как будто от зубов.
— Гадость, — поморщилась Гилина и отодвинула от себя тарелку с недоеденной похлёбкой.
Джону внезапно стало смешно. Помнится,