– Пощупай-ка мне лоб, – попросил я Худого. – Кажется, у меня температура поднялась.

Влажной прохладной ладонью Бакке дотронулся до меня и, поморщившись, произнес:

– Нет у тебя никакой температуры.

– Как это нет, когда я весь горю! Слушай, если начну бредить, ты меня просто выруби, не то нас расстреляют… Понимаешь, я иногда наговариваю на себя. Могу в горячке сказать, что мы предатели, и буду раскаиваться, да так искренне, что нас поставят к стенке.

– Ты уже бредишь, – махнул рукой Бакке.

– Брат, помоги мне, пожалуйста, залезть на пальму.

– Зачем?

– Сорвать банан.

– Здесь не растут бананы.

– Жаль. А финики?

– Фиников тоже нет.

– Черт, ну и влипли же мы.

Насквозь промокшие, мы наконец-то нашли военкомат, где два старых пердуна в форме офицеров Советской армии отфутболили нас обратно в штаб Конфедерации горских народов.

– С меня хватит! – орал я, согнувшись под другой пальмой, на которой мне почудились ананасы. – Я больше никуда не пойду!

Но это были только слова, на самом деле мы как долбанутые бегали из штаба конфедератов в военкомат. Так продолжалось довольно долго. Я изрыгал проклятья и, если бы Худой Бакке не встрял между мной и старым хрычом с погонами подполковника, сбил бы с него дурацкую фуражку. Мокрый и озябший стоял я с Худым Бакке в коридоре здания конфедератов, куда прибыла новая партия добровольцев. Один из них, тощий, с орлиным носом, не умел говорить по-русски. Интересно, на вершине какой горы он пас овец, раз не мог объяснить, откуда прибыл? Или в горах еще остались аулы, куда не просочилась советская власть и где не говорили по-русски? Покуда мы с Худым Бакке гадали, из какого гнезда прилетел сюда этот орел, пришли две пожилые интеллигентного вида абхазки и заговорили с ним на непонятном мне языке. Тот, конечно, ни бум-бум, только клекотал, поворачивая шею то вправо, то влево. Одна из теток догадалась задать ему вопрос на английском, и тощий тип радостно залопотал на языке британцев. Оказывается, этот доброволец был абхаз, но родом откуда-то из Иордании. Он сообщил, что прибыл на защиту своей исторической родины и готов сражаться за нее до последней капли крови. Кругом все зааплодировали. От пафосных речей у меня пробежал мороз по коже, тем не менее я тоже захлопал и даже крикнул «браво», чем привлек внимание пожилых абхазок. Рыжий конфедерат с улыбкой записал тощего добровольца в тетрадь, а тетки подошли к нам и спросили, откуда мы.

– Из Цхинвала, – объяснил Худой Бакке. – Мы тоже воюем за свою независимость.

– Очень хорошо, – сказали тетки. – Может быть, вы дадите интервью местному телевидению?

– О да, конечно, – оживился Худой Бакке. – Это большая честь для нас.

– Чудесно, – обрадовались тетки. – Сейчас разберемся еще с одним иностранным добровольцем, а потом вместе пойдем на телевидение.

Я попросил пожилых леди передать вон тому рыжему гаду, чтоб он не гонял нас больше в военкомат к маразматикам.

– Смотрите, как я промок, – говорю.

– Видим-видим, – заохали тетки. – Сколько вам лет?

– Двадцать пять.

– А на вид совсем еще мальчик.

– Вы не думайте, что я вру, вот мой паспорт, можете сами взглянуть.

– Да мы верим.

– У меня, по всей вероятности, началась пневмония. Нет ли у вас с собой каких-нибудь антибиотиков?

– У тебя с собой ничего нет? – обратилась тетка к другой, потоньше.

– Нету, – вздохнула та. – Валидол один.

– И у меня валидол.

Тетки пообещали достать лекарство, после того как дадим интервью, и, удивленно оглядываясь, отвалили. Откровенно говоря, мне совсем не хотелось давать интервью, и я сказал об этом Худому Бакке. Тот тоже сообразил, что лучше не светиться.

– Так какого же дьявола ты согласился дать интервью? – зашипел я на него, стараясь не привлекать внимания остальных добровольцев.

– Из чувства солидарности…

– Какая, мать его, солидарность?! Хочешь состряпать компромат на самого себя? А вдруг попадем в плен к грузинам? Врубаешься, как они будут пытать нас из-за твоего дурацкого интервью?

– Отвяжись, я пока ничего не говорил.

– И не скажешь?

– Нет.

– Супер! Слушай у меня деньги в кармане промокли, как бы они не испортились. Давай просушим их в каком-нибудь укромном месте.

Мы уже хотели улизнуть, но тут к нам подошел какой-то парень в камуфляже, с автоматом, и спросил, не осетины ли мы. «Ну да, мы из самого Цхинвала. А что?» – «А то, что командир осетинского батальона сидит в сочинской тюрьме». – «Ни фига себе, и что же такого натворил командир осетинского батальона?» – «В кафе жонглировал гранатами, и менты повязали его». – «Ай, какой дурак этот командир, тц-тц-тц! Недоумок, ну просто кретин. Мог ведь подорваться сам и погубить отдыхающих за столиками. Знакомый один тоже вот так игрался гранатой и вдруг бац! Сам погиб, да еще родственника с собой на тот свет уволок. И вообще, в кафе надо приходить с девушкой, говорить ей за столиком комплименты, поить шампанским или сладким ликером «Амаретто». А когда девушка окосеет, ее легко можно будет уговорить. Проверенный метод, можешь попробовать». – «А ты сам случайно не из Владика, брат?.. Почему я так решил? Потому что говоришь по-русски как владикавказский осетин». – «Вот как… значит, ты кабардинец? Слышь, Бакке, он учится во Владике, в ГМТ… На каком курсе? Ого, на втором! Славно! Слушай, брат, не скажешь, где искать ребят из осетинского батальона?» – «Где-где, в Сочи!»

Мы с Худым Бакке переглянулись.

– Они что, тоже в тюрьме сидят? – спросил я.

– Да нет, – заржал кабардинец. – Ваши снялись с позиций и махнули в Сочи на отдых.

– Как это?

Кабардинец пояснил:

– Мы неделю бываем на позициях и столько же отдыхаем.

– Что же делать?

– А вы запишитесь в наш батальон.

– В кабардинский?

– Ну да, мы как раз потеряли двоих на прошлой неделе…

Четвертый день как затишье, и мы с Худым Бакке отдыхаем на турбазе Нового Афона. Кормят тут неплохо, только вместо туристов в столовой обедают бородатые парни в камуфляже. После еды я обычно иду на пустынный пляж и наблюдаю за удящими с пирса небритыми, вооруженными до зубов рыбаками. Иногда ко мне подходит Сапог – длинный, белолицый, в веснушках доброволец из осетинского батальона. На вид ему лет восемнадцать-двадцать. Он не поехал в Сочи со всеми, потому что проиграл в карты какому-то уроду, с которым мечтает свести счеты, и остался загорать на базе. Сапог-то и отсоветовал нам записываться в кабардинский батальон.

– Почему? – спросил я. – Кабардинцы чумовые ребята, привезли нас сюда, накормили, спать уложили.