на передовой. Ее дополняли отсутствие эффективного принятия решений и неспособность диагностировать опасное для жизни состояние. Врачи не распознали 22 поврежденные печени, 12 разорванных селезенок и 18 кровоточащих легких. В случаях черепно-мозговых травм многие врачи не могли диагностировать тот тип кровоизлияния в мозг, который я успешно устранял хирургическим путем еще во время обучения. Лишь единицы из умерших пациентов были осмотрены консультирующим специалистом. Другими словами, качество помощи, оказанной врачами многим пациентам, было позорно низким, однако Национальная служба здравоохранения безоговорочно его принимала. Точнее говоря, так было до нашего расследования.

Финальный отчет показал, что, по самым скромным подсчетам, в Англии наступало как минимум 2500 предотвратимых смертей в год. Большинство из них были обусловлены низким качеством медицинской помощи в целом и неспособностью провести хирургическое вмешательство при кровотечении. В итоге мы настоятельно рекомендовали Национальной службе здравоохранения последовать примеру Северной Америки и создать сеть специализированных травматологических центров для лечения пациентов с тяжелыми травмами. Существующие отделения неотложной помощи должны были продолжить принимать пациентов с порезами, ушибами и нетяжелыми переломами, а также различными физическими заболеваниями и психическими расстройствами. Это решение было весьма очевидным. В конце концов, в основу американской инициативы легла модель Бирмингемской травматологической больницы, которая просуществовала менее 10 лет после выхода Питера Лондона на пенсию.

Поскольку в официальном отчете Королевского колледжа хирургов говорилось о предотвратимых смертях молодых людей, он вызвал бурные дискуссии в СМИ и типичный для подобных ситуаций скандал. Скептики сочли предложенную концепцию слишком дорогостоящей для государственной системы здравоохранения. Смерть же, как я уже говорил, обходится дешево – ограничение расходов им было важнее спасения жизней. Майлз Ирвинг утверждал, что, учитывая медицинские неудачи, на которые приходится 1 % нашего валового национального продукта, затраты на создание региональных травматологических центров будут относительно небольшими. Опять же, это было очевидно, но неубедительно для Министерства здравоохранения.

Следующим оправданием стало то, что американская модель не была опробована в Великобритании. Казалось, что нахождение Бирмингемской травматологической больницы далеко от мегаполиса делало ее неподходящим вариантом. Но требовался хотя бы пилотный проект! Следующим абсурдным предложением было просто удвоить число врачей-консультантов в отделениях неотложной помощи. Эта мера вообще не соответствовала первоначальному запросу. Опытные терапевты не равно хирурги. Они могут проводить реанимационные мероприятия, но не оперировать. Кого действительно не хватало на передовой, так это опытных хирургов-травматологов. Тех, кто мог оперировать не только сломанные кости, но и органы брюшной и грудной полости. Нужно залатать дыру в ведре, а не продолжать лить в него воду.

Другие скептики говорили о том, что в существующих отделениях неотложной помощи упадет боевой дух, если их многочисленных пациентов с тяжелыми травмами будут направлять в другие места. Во время одной из своих лекций Майлз сказал: «По-моему, это удивительное предложение. Стоит ли лечить пациентов в далеких от идеала условиях, чтобы просто поддерживать настрой внутри отделения?» Кроме того, из рассказов сестры Сары я прекрасно знал, что ничто не уничтожает боевой дух быстрее грубейших ошибок, приводящих к смерти молодого пациента.

Затем встал вопрос о поддержании уровня компетенции в окружных больницах общего профиля на случай, если в непосредственной близости произойдет катастрофа. Смогут ли посредственные отделения неотложной помощи справиться с нагрузкой? Очевидный вопрос звучал так: «А справляются ли они сейчас? Могло ли все стать еще хуже?» Как ни странно, больницы общего профиля обычно превосходно справлялись в случае крупных катастроф. Почему? Потому что в таких случаях остальная работа прекращается. Весь больничный персонал работает с многочисленными пострадавшими, и больница временно превращается в травматологический центр. Всех хирургов-консультантов и анестезиологов быстро оповещают, и они начинают помогать пациентам вместе со своими бригадами. Главное – работа опытной хирургической бригады, а не здание или оборудование травматологическое центра.

Улучшениям препятствовала не только неслаженная работа при госпитализации.

Смертность от травм на догоспитальном этапе варьировалась от 20 до 80 % в различных округах.

Во многом эта разница объяснялась временем, которое требовалось, чтобы доставить пациента в больницу, особенно если та находилась в отдалении. Однако, хоть мы и знали, что быстрая транспортировка пациентов на вертолете смогла изменить ситуацию в Германии и США, в Великобритании вводить нечто настолько сложное, что система здравоохранения не могла с этим справиться, не имело смысла.

К моменту публикации отчета я получил престижную должность врача-консультанта в Оксфорде. У меня были полномочия построить новый кардиоторакальный центр, который смог бы заполнить пробел между Лондоном и Бирмингемом, Бристолем и Кембриджем. Я не сомневался, что получил эту работу благодаря отзывам лондонских кардиологов, которые подтвердили, что я умею оперировать. Будучи одним из главных академических центров мира, Оксфорд хотел проводить операции на сердце и легких взрослых людей, однако у него также были амбиции оперировать и детей с врожденными пороками сердца. Это означало, что мы должны были принимать всех: от недоношенных младенцев с деформированными сердцами до взрослых с наследственными сердечными заболеваниями. Благодаря доктору Кирклину и его коллегам я мог заниматься всем и, к счастью, был единственным кандидатом на эту должность, помимо множества уже работающих консультантов с богатым опытом. Это была пугающая задача, учитывая, что надо мной больше не стояли старшие коллеги, к которым я мог обратиться за помощью. По крайней мере, я мог поговорить с Сарой. Мы поженились незадолго до того, как меня взяли на эту должность, и из-за плачевного финансового положения жили в ужасной квартире при больнице. В течение долгого времени я был единственным кардиоторакальным хирургом во всем регионе, однако мне нравилась моя автономия, и ко мне в руки неизбежно попадали все пациенты с тяжелыми травмами органов грудной полости. Я читал все больше лекций, делал больше фотографий и писал больше статей на эту тему. Времени на отдых не было, и первые 3 года я трудился днем и ночью.

Случилось так, что на первой неделе моей работы в больнице Джона Рэдклиффа произошел особенно сложный случай. Мой новенький пейджер сработал в 08:00: меня просили незамедлительно прийти в отделение неотложной помощи. Думаю, в большинстве больниц в таком случае вызвали бы кардиоторакального хирурга-ординатора, но там его не было – я был единственным специалистом на все отделения. Когда я пришел, царила тишина, но около одной зашторенной кабинки что-то явно происходило. Дежурная медсестра вбежала туда с пакетами холодного раствора декстрозы, что указывало на серьезную кровопотерю. Когда я раздвинул шторы, проблема стала очевидна. На каталке лежал встревоженный молодой человек, которого уже раздели по пояс. Белый как мел, он пристально смотрел на лампы дневного света над головой, чтобы не видеть большой восточный кинжал, торчащий из