«Русские армии 10-я, 2-я и 1-я атакуют всеми силами 10-ю армию и правое крыло Неманской, имея задачей прорваться до дороги Двинск – Вильна или, по крайней мере, своей атакой сделать невозможной дальнейшую отправку сил на Западный фронт.[152]

Ожидаю, что удастся помешать прорыву противника. Но снятие дальнейших сил в настоящее время невозможно. Даже по отбитии атаки оно может последовать лишь тогда, когда по взятии Сморгони и предмостного укрепления у Двинска достигнуто будет сокращение фронта. Для этого назначение несколько тяжелых батарей является настоятельно необходимым. Такое сокращение фронта тем более необходимо, что я также вынужден создавать для себя резервы из центра фронта, чтобы усилить его левое крыло, так как нажим на мой фронт в районе Митавы имел бы тяжкие последствия».

На это начальник Генерального штаба отвечал:

«Несомненно было бы выгодно, если бы было возможно прочно сохранить современное расположение частей фронта и, кроме того, произвести нажим в направлении на Двинск. Но если поставить вопрос, допустимо ли для этой цели удерживать здесь те силы, отсутствие которых могло бы оказаться гибельным для позиции на Западном фронте, то придется ответить на него, конечно, отрицательно.

В сравнении с этой опасностью не играет решительно никакой роли, как Вашему Превосходительству давно известно, если имеющееся вами в виду сокращение фронта, из-за снятия с него 58-й и 115-й дивизий,[153]должно будет достигаться подачей фронта назад. Пойдет ли наш фронт, напр., из района Сморгони через Двинск к Бауску или пойдет от Сморгони более или менее прямо к Бауску, для общего хода войны это не имеет значения. Потеря же наших позиций на западе может означать неблагоприятный поворот войны. При этом на Западном фронте, при том напряжении, которое здесь так давно господствует, при численном превосходстве врага людьми и материальными средствами, с каковым превосходством, при боевых качествах здешних врагов, нельзя и сравнивать существующего, к сожалению, и на других театрах перевеса, приходится учитывать каждую дивизию. Поэтому требование, чтобы Ваше Превосходительство отправили сюда первую из обеих дивизий, раз только посадка в Вильне будет возможна, остается в силе».

Однако главнокомандующий не подчинился этому решению. 7 октября он занял следующую позицию:

«Ко взгляду на положение моего фронта я не могу примкнуть. Положение теперь занятое, с сокращением у Сморгони и Двинска или без него, является несравненно наиболее благоприятным из всех возможных. Оно может быть удержано с наименьшими силами. Всякое поданное назад положение, которое откажется от прикрытия Двиной,[154]потребовало бы, по крайней мере, столько же сил, как и теперешнее несокращенное.

Я всегда считался с общей обстановкой, жертвуя многими частями со своего фронта, как, напр., 10 дивизиями, посланными на Австро-венгерский фронт.[155]Точно так же я теперь я незамедлительно отправлял все в каком-либо смысле необходимые дивизии, точно так же как преждевременно отдал дивизию XI корпуса, что в свое время оттуда было признано ошибкой. Я думаю, что в настоящем случае это уже не будет так оценено. Тот факт, что дальнейшее снятие с фронта дивизии наталкивается на затруднения, является результатом облюбованного (beliebten) летом способа вести операции, который, несмотря на благоприятно складывавшуюся обстановку и вопреки моим настоятельным предупреждениям, не мог смертельно поразить русских. Я не отрицаю возникших из-за этого затруднений в общей военной обстановке и, раз русские атаки решительно будут отбиты, я, как скоро это будет возможно – притом до сокращения фронта у Сморгони и Двинска, – отдам дальнейшие дивизии. Но связывать себя определенным сроком я не могу. Преждевременное снятие частей отсрочило бы кризис, как он теперь к моему сожалению переживается на западе, но при некоторых условиях означало бы катастрофу для моего фронта, так как всякое отступательное движение слабых по сравнению с противником сил на неблагоприятной местности должно вызвать тягчайший вред для частей. Я прошу доложить его величеству мое понимание обстановки».

При всем уважении к личности главнокомандующего, с именем которого у немецкого народа связана была Танненбергская победа, и к тому настроению, которое могло переживаться в его штабе по истечении операций в районе Вильны, начальник Генерального штаба не смел оставить изложенных объяснений без решительного ответа. Он гласил:

«Как бы сильно я не сожалел, что Ваше Превосходительство без всякого повода именно текущий момент[156]сочли подходящим для обсуждения прошедших и потому в настоящее время не имеющих значения событий, столь же мало стал бы я опровергать ваши соображения, если бы только они касались меня лично.

Но так как дело сводится, между прочим, также и к критике распоряжений верховного командования, каковые во всех важных случаях находили, как известно, предварительное одобрение его величества, то я, к сожалению, вынужден это сделать.

Примыкает ли Ваше Превосходительство ко взглядам верховного командования, после того, как последовало высочайшее решение, не является уже предметом рассмотрения. В этом случае каждая часть наших вооруженных сил должна безусловно сообразоваться с верховным командованием.

Отдача сил во время войны с вашего фронта туда, где должен быть произведен нажим (Nachdruck), не является каким-либо особенным трудом (Leistung), так как она последовала по распоряжению верховного командования, которое одно может нести за это ответственность.

То, что Ваше Превосходительство говорите относительно употребленного мною выражения «ошибка» при обмене телеграммами по поводу перевозки 11-го корпуса, сюда не относится (trifft nicht zu). Я считал ошибкой то, что две дивизии одновременно отправлены были на ту станцию, на которой ежедневно могла быть совершена посадка только на 15 поездов, и определенно высказал, что от меня такого распоряжения не исходило.

Какое оперативное решение Ваше Превосходительство имеете в виду при попытке заклеймить его именем «облюбованного летом способа вести операции», мне неясно.

Усиление Наревской ударной группы, вероятно, не может при этом иметься в виду, так как Ваше Превосходительство сами в Познани признали, что это было скорее вопросом чувства, остановиться ли на Наревской или Неманской операции. Но после богатого опыта последней зимы я не могу в своих проектах опираться на чувства других, а лишь исключительно на мое собственное убеждение, которое считало Наревскую операцию целесообразнее.