лица людей в нем казались мертвенно-бледными и осунувшимися, как у мертвецов.

Прошло порядочное время, прежде чем послышались окрики во дворе, в дверь постучали и сказали «выбирайтесь», Постников вышел во двор, где уже помалу занималась бледная заря.

– Ох ты… – только и сказал Леон. Ошалевшие после подвала люди потерянно бродили по искромсанному подворью, но охрана вела себя куда более собранно – на крыше и вокруг фермы уже заняли места бойцы, и каждый пожирал глазами отведенный ему сектор.

Стало ясно, что фермерский дом и остальные постройки особо не пострадали, и пожара, к счастью, тоже не случилось. Но немало было выбито стекол, снесен забор и взрывом самодельной гранаты полностью уничтожена обеденная веранда. Под ногами хрустели стекло и черепица, торчали щепки и осколки кирпичей.

– И еще прожектор на крыше – пулей, вдребезги. Где теперь стекло возьмешь? – говорил стрелок с крыши Леону. У него было перевязано плечо.

– Кто это был? Та самая? – спросил Леон.

– Кто ж еще, – крайне неприязненно ответил абрек и сплюнул себе под ноги. – Человек пять было – да поди сосчитай…

На крыльце хозяйского дома лежал, широко раскинув ноги, мертвый Саид. Его голова запрокинулась назад, и покрытый черной щетиной кадык неподвижно торчал кверху. В лице убитого глубоко засела короткая и толстая арбалетная стрела – она пробила скулу и прошила череп, застряв в позвонках, бритая голова была залита черной запекшейся кровью.

– Автомат у Саида с глушителем был?

– Да, и с оптикой.

– Да что случилось такое? – допытывался Постников у Леона. – Кто это был?

Тот переломил свое ружье и всадил в ее стволы пару красных патронных цилиндров, а потом сказал:

– Местные огрызаются. Оружие им было нужно и патроны, а потому им и пришлось из зеленки выбраться – тогда с крыши их и засекли. Подкрались, как крысы… В глаз ему целились, точно говорю. И еще Аскер поймал пулю в плечо – но это ерундовая рана. От своих же и прилетело в суматохе.

– Саид на посту был, обходил периметр. Вот и нарвался, – мрачно сказал волк из дружины. – Умер как мужчина.

Работу в полях этим утром на ферме не начинали. Один из бойцов обошел двор и собрал всех у крыльца, сказав, что будет важное сообщение. Его ждали молча.

Через четверть часа послышались тяжелые шаги, и со стороны гаража появился Хаттаб в бронежилете, который явно был ему тесноват. Хаттаб был красен и часто дышал – его обширные грудь и живот ходили ходуном. Круглая голова Хаттаба была небрежно и криво обмотана бинтами, а на щеке виднелась подсохшая полоса размазанной крови. Хаттаб явно был в гневе, но держал его пока что при себе. Он напоминал вулкан Везувий за час до начала катастрофы. Рядом с ним шел Ренат, повесивший свой «Винторез» на грудь. Постникову было хорошо слышно, о чем они говорили.

– Ты смотри, до чего дошло, – с сердцем говорил Хаттаб. Ему, похоже, было необходимо выговориться. – Нет, ты только подумай – это же как: пойти на вооруженный отряд из дюжины стрелков при пулемете!

– Вот что я тебе скажу, – отвечал Ренат негромко, – погода ночью была пасмурная, так?

– Ну? – согласился Хаттаб, – и что?

– Фонарей они не зажигали. Один или двое подползли вплотную к дому и в непроглядной темени засадили стрелу прямо в глаз. Он себя для них не подсвечивал, я думаю.

– А ну – говори?

– Очки ночного видения. Это значит, что приходила подготовленная группа, возможно, из федерального спецназа.

– Черт, вот это уж дерьмо – так дерьмо.

– Если их поддерживают федералы – дело дрянь, будет заваруха, – сказал Ренат. – И Салман еще ничего не сказал.

– Насрать мне на всех умников с болот! – отрезал Хаттаб. – Здесь напалм нужен, вот что я тебе скажу. Хоть душу для начала малость отведу! А уж потом переловлю всех до единого по лесам и сделаю с ними, что следует!

– Не надо горячку пороть, – отвечал Ренат. – Испортишь все – а здесь надо действовать с умом.

– Ты подумай, – натужным шепотом говорил ему Хаттаб, – ведь сколько ее осталось – вашей жизни. Со дня на день накроется все, и стоит ли за дело браться, крепко подумай.

Ренат был непреклонен:

– Я все решил. Если по-твоему судить, то и жить вообще незачем, получается. Слушай, я сделаю все для нее, потому что жизни мне по-другому нет.

– Ну ладно, – тяжко сказал Хаттаб и выдвинулся на крыльцо, где лежал покойник. Встав рядом с ним, словно каменный утес, он громко и отчетливо заговорил:

– Ночью на ферме побывали гости, которых мы не звали. Эта, как там ее… Дервла Маклафлин. Из тех самых Маклафлинов, бывших хуторян, что жили на севере и попортили нам немало крови. Я узнал ее по голосу. И с ней горстка трусов, которые побоялись показаться из кустов и стреляли в темноте по мирным людям.

– А может, она видит в темноте, вроде кошки, – откуда ты знаешь? – крикнул голос из кучки работяг.

– Это она придумала, как провернуть свое черное дело, – твердо сказал хозяин фермы. – Но она просто женщина. И тем позорнее от нее терпеть…

С неба прилетело далекое роторное стрекотание, сделалось громче, и через несколько секунд на малой высоте над холмами прошла пара хищных боевых стрекоз. Хаттаб проводил их цепким взглядом.

– Значит так, – процедил он. – Я не боюсь всю эту шелудивую рвань, что трусливо шуршит по кукурузе. Я их не боюсь. Но за убийство их следует покарать, и эти вертолеты – всего лишь первая ласточка, потому что я не остановлюсь, пока жива хоть одна мразь из этой лживой породы.

Но мне нужна ваша помощь. У нас, сами видите, потери. Саид был настоящий воин, достойный моджахед. Его похоронят немедленно и со всем уважением. Я сегодня сделаю то, чего не делал никогда в жизни. Я кое о чем попрошу вас. Задача у нас одна – мы должны выжить. А если мы будем слабыми, то зачем нам жить на свете? Наше дело – не просто выжить, а одолеть, выжечь эту нечисть и дать вашим детям жить человеческой жизнью.

Похороны провести до заката. А вечером будет свадьба. Я выдаю мою дочь замуж. Ее жених Ренат перед вами, и вы все хорошо его знаете. Сегодня вечером мы празднуем победу и радость в нашей семье. Трое из вас займутся омовением павшего, один идет готовить могилу. Мужчины, уберите бардак во дворе, женщины – марш на кухню. На вышке – смотреть в оба. Это все!

Труп унесли в мастерскую при гараже, во дворе