поблагодарил Семена Хлопочкин. Его правая кисть медленно поплыла вперед, словно он собирался пожать Семену руку, но потом вдруг взметнулась к груди, как и накануне. Виктор Иванович пробормотал что-то еще себе под нос, и они с супругой тоже ушли к себе.

Семен вышел из тамбура, прихватив с собой фомку. Секунду поколебавшись, Олеся все-таки оставила отвертку в прихожей у Толеньки. Отвертка принадлежала ему.

– Идешь? – Семен ждал Олесю у входа в ее квартиру.

Участок стены рядом с дверью выделялся на фоне остального этажа. За ночь бетон, штукатурка и перила лестницы еще гуще покрылись непонятно откуда взявшейся мелкой пылью, напоминающей золу, но здесь серая пелена оставалась тонкой. Будто кто-то специально очистил этот участок.

– Видел? – Олеся указала на стену.

Семен кивнул.

– Подожди минутку, – Олеся посмотрела на часы. Без пяти час. Вроде бы в прошлый раз они показывали другое время, но она не смогла вспомнить, какое именно.

– Ты стояла тут ночью, перед тем как из лифта вылезла эта хрень, – напомнил Семен. – Не засекала время?

– Нет. – Олеся подошла вплотную к стене, прижала левую ладонь к присыпанной серыми крупицами штукатурке. Часы на запястье ожили: секундная стрелка еле-еле, но все-таки поползла по кругу.

– Ходят, – констатировала Олеся и еще раз ощупала стену, не обращая внимания на пристающую к коже сухую пыль. – Не понимаю…

– Пойдем, – повторил Семен, – надо поесть. Потом позовем остальных и покажем это.

Олеся согласилась, хотя в глубине души уже не особо надеялась на помощь соседей. Сколько бы она ни убеждала себя, что все дело в усталости или в страхе, в их апатии угадывалось нечто иное: невидимая гниль, от которой ее товарищи по несчастью медленно превращались из живых людей в подобие манекенов.

Но было кое-что еще, не дающее покоя при мысли о соседях. Какая-то закавыка, крошечная заноза, о которую то и дело цеплялся разум. Что-то забытое, но лежащее на поверхности.

Семен распахнул дверь в квартиру, пропуская Олесю. На стене прихожей блеснуло стекло фоторамки. На фотографии под ним красовались ярко-красные маки, растущие во дворе у родителей. Крупные, пронизанные солнечными лучами бутоны, красные-красные…

– Девушка в красном плаще! – Олеся повернулась к Семену, так и не переступив порог. – Из двадцать первой! Господи, мы же о ней совсем забыли!

Олеся поспешила в Ангелинин тамбур. На звонки и стук в дверь никто не отозвался. Она внимательно прислушивалась, но за дверью с золотистыми двойкой и единицей не было слышно ни голосов, ни шагов. Олеся нажала на такую же позолоченную ручку. Незапертая дверь отворилась. Длинный коридор за ней был пуст. В высоких зеркалах справа отражалась выкрашенная в белый цвет псевдокирпичная стена. Стерильный, безжизненный интерьер. Слишком безжизненный.

Нехорошее предчувствие свило гнездо в животе, заставив забыть о голоде. Олеся обернулась, ища поддержки у Семена. Он остановился в дверях тамбура. Утопающее в тени лицо выглядело напряженным.

– А если там эта тварь? – зашептала Олеся, не дождавшись от Семена реакции.

– Вещи были бы раскиданы, – наконец ответил он после короткой паузы.

Олеся снова заглянула в квартиру. Действительно, одежда за наполовину сдвинутой дверцей зеркального шкафе-купе и ваза с цветами на узеньком столике дальше по коридору были нетронуты.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Ответа не было. Олеся позвала погромче. То же самое.

– Посмотрим внутри? – спросила она, и Семен, глядя под ноги, прошел мимо нее в квартиру.

Там никого не оказалось. Ни женщины в красном, ни ее сына.

– Куда они исчезли? И когда? Ночью? Или раньше? – спрашивала Олеся, но Семен предпочитал отмалчиваться. – Если бы на них напали, остались бы какие-нибудь следы…

Вернувшись в подъезд, Олеся с сомнением посмотрела на лестницу.

– Я проверю, – тут же среагировал ее спутник.

– Осторожнее!

Семен сбежал вниз по лестнице и появился сверху. Сошел со ступенек, слегка пошатнувшись.

– Все то же самое.

– А если они… – не договорив, Олеся покосилась на лифт.

– Не надо, – не поднимая глаз, удержал ее Семен, когда она сделала неуверенный шаг к лифту.

7

Рыхлый, внезапно начавшийся снег все сыпал и сыпал. Переменчивый ветер то гнал его в сторону, то закручивал спиралью, а то вдруг заставлял подниматься обратно к небу. За снежной завесой прятались мертвые глыбы домов. Где-то за ними блекло-серое молоко неба стекало вниз, заливая туманом несуществующий горизонт.

Отсюда нет выхода.

Бесконечное движение снега убаюкивало, но на душе по-прежнему было погано. Хотелось закурить, но все же Семен продолжал стоять у окна рядом с Олесей. В пачке оставались три сигареты, и он решил не притрагиваться к ним, пока совсем не прижмет.

Скоро она поймет, что ты за человек на самом деле, и у тебя не останется ничего. Внутри тебя такая же серая пустота. Ты ничего не изменишь. Ты сам – ничто.

Собственные мысли напоминали разлившиеся радиоактивные отходы. Сколько это может продолжаться? И что нужно сделать, чтобы освободиться от них, прервать этот поток? Семен опасался, что помочь могут только лекарства. Как тогда в Центре. Но здесь нет ни врачей, ни лекарств. Ничего, что могло бы принести душевный покой.

Никто тебе не поможет.

Во рту до сих пор было вязко от привкуса кильки в томате и горечи застоялой воды. Банка консервов на двоих – единственное, что им удалось съесть. Когда Олеся открыла холодильник, на месте оставшихся продуктов обнаружились лишь мягкие холмы зеленоватой и белой плесени. Даже крупа и макароны, хранившиеся в закрытых контейнерах в шкафу, проросли бирюзовыми нитями грибницы. Уцелела только запаянная банка с килькой.

– Ты думаешь, он псих?

Семен понял, что Олеся спрашивает о Толеньке.

– Не исключено, – отозвался он, продолжая следить за кружащимся снегом. – Он ведет себя, как псих, да и выглядит… – (как больной раком бомж, соскочивший со спидозной иглы) – …тоже как псих.

– Ты веришь ему?

Семен задумался, прежде чем ответить. Старикашка в серых пятнах был ему неприятен. Но ведь он как-то попал сюда. Как и они. И пробыл здесь определенно дольше них, а значит – действительно мог знать больше.

– Не знаю, – наконец произнес Семен. – Может, он и не совсем чокнутый. Вчера он спас нас. Но насчет двадцати лет здесь… Не знаю.

– Он говорил про какую-то Серую Мать, помнишь? – продолжала Олеся. – Про то, что мы можем почувствовать ее у себя в голове. Я думаю, это тот голос. Он существует на самом деле.

Еще одна чокнутая…

Нет. Олеся не была чокнутой, и Семен это знал. Возможно, она действительно слышала какой-то голос. Может, и Толенька тоже. Но Семен никаких голосов не слышал. Были только обычные мысленные диалоги, которые он вел, сколько себя помнил.