Антонио, нежели пресловутое manus Christi. Вдруг меня обступили четыре мрачные фигуры: только кончики ножей поблескивали в темноте. Но не успел я даже по-настоящему испугаться, как явившийся из ниоткуда рыжебородый великан похватал всех четверых голыми руками и поочередно отправил кувырком вниз по склону. Великан проводил меня до дома, так что уже бездыханного Антонио и рыдающую сиделку мы обнаружили вместе; именно он помог подготовить тело и облачить его в подобающее платье; именно он снес юношу на руках, с неожиданной нежностью уложил на погребальные дроги и остался на скромные похороны в монастыре Святого Франциска.

Термо с женой и тремя дочерьми до сих пор живет неподалеку. Правда, дома он почти не бывает, возвращаясь два-три раза в год после долгих торговых плаваний, в ходе которых огибает на принадлежащей ему гриппарии все Великое море. Но с того самого вечера никогда не забывает заскочить ко мне и справиться о моих делах – тайком, накинув капюшон, поскольку справедливо опасается, что по ту сторону Золотого Рога, в Константинополе и особенно в венецианском квартале, за голову старого пирата-генуэзца до сих пор объявлена награда. А я откликаюсь всякий раз, когда ему в этом городе лжецов нужна помощь в делах законных и финансовых, ведь сам Термо едва умеет читать, а бумаги и писанину ненавидит, объявляя не более чем обманом и жульничеством; и в этом он безусловно прав.

Мир Термо совсем не похож на мой: он состоит из сделок, скрепляемых простым рукопожатием, из торга и мены, реальных вещей и людей, а не абстракций в виде букв и цифр. Только ради него я готов на кое-какие операции «вчерную», не оставляющие следов в моих записях, ни в мемориале, ни в ежедневнике, ни в главной книге, что освобождает Термо от необходимости идти к нотариусу, просиживать в приемных чиновников-коррупционеров из генуэзского консульства, а заодно и от византийских податей. Операций, которые нигде не записаны, в мире Якомо не существует: однако в мире Термо они есть.

Термо только что приплыл из Таны. Он хочет, чтобы Якомо оплатил партию икры и рыбьего клея, которую прислал Джованни да Сиена, ведущий дела с Корнарио; и еще, добавляет он, чуть понизив голос, три головы по сходной цене. Я сразу понимаю, что здесь что-то неладно: вероятно, эти трое рабов принадлежат вовсе не Джованни, а самому Термо, и тот хочет продать их из-под полы, заявив, чтобы избежать проверок и налогов, что они записаны на Джованни. Ладно, я сам этим займусь, а что до рабов, привлеку посредника, Пьеро даль Поццо: он человек надежный, умеет держать рот на замке. Завтра же отправлю дзовене Дзуането в Перу, с лодкой, чтобы перевезти товар в Константинополь, и комиссионными: стоить будет сущий пустяк, не больше трех иперпиров за все. В шутку добавляю, что для начала мне, однако, придется вписать имя Термо в главную книгу, дабы занести в реестр расходы на пошлину – естественно, на счет Джованни; по крайней мере, придется указать корабль, с которого выгружен товар: доставлено из Таны на борту гриппарии, принадлежащей Термо да Сарцане.

Термо даже не улыбается. Как ни странно, дела его на этом не заканчиваются: Якомо, говорит он, должен лично приехать в Перу и своими глазами увидеть кое-что важное. Нынче же, самое позднее завтра. Я не могу ему отказать и на следующее утро схожу с лодки на том берегу Золотого Рога. Термо, сгорая от нетерпения, уже поджидает меня на причале и сразу ведет туда, где стоит на якоре его «Святая Катерина». Капитан без обиняков заявляет, что продает гриппарию, а я должен помочь выторговать за нее как можно больше, поскольку он решил, забрав жену и дочерей, навсегда уехать из Константинополя и осесть в родном краю, где и станет доживать спокойно те немногие дни, что ему остались. Он мог бы предложить корабль турецкому перекупщику в Скутари, последнем порту, куда заходил перед отплытием в Перу, и тоже заработал бы прилично, но не захотел. Турки теперь скупают и строят суда самых разных размеров, большие и малые: возможно, вскоре то странное перемирие, что существует между двумя берегами пролива, будет нарушено, и тогда все кончится. Так что отдавать им «Святую Катерину», которая, при ее маневренности и скорости, может стать весьма опасным противником в войне против христиан, Термо не собирается. Нет, он хочет продать ее в Константинополе, только без всяких нотариусов, свидетелей и бумаг, без подписей и росчерков пера: оплата наличными, и не византийской, турецкой или татарской монетой, которая в Валь-ди-Магре или Луниджане гроша ломаного не стоит. Ему нужны исключительно золотые дукаты, флорины и дженовины, переданные из рук в руки в присутствии Якомо, и никого другого.

У меня нет слов. Такого я явно не ожидал. Термо совершенно прав, этому миру скоро конец, и чем раньше отсюда убраться, тем лучше. Я тоже собираюсь уехать, жду только прихода очередного республиканского конвоя, чтобы погрузить свой нехитрый скарб и отплыть. Правда, мне сказали, что придется задержаться еще на несколько месяцев из-за этой бездарности, греческого императора, который, видите ли, решил вернуться из Италии под охраной все тех же венецианцев, обильно осыпанный папскими благословениями, зато без денег, оружия и солдат, которые были бы ему куда полезнее. Но и я предположить не мог, что к тем же выводам пришел Термо, человек паруса и меча, у которого вся жизнь связана с Великим морем, даже жена и та черкешенка.

А ведь продать корабль непросто. Вглядевшись, я замечаю, что гриппария практически пуста: только ходят туда-сюда камалли под присмотром рулевого. Куда же подевались гребцы и команда? Наверняка Термо успел со всеми рассчитаться, а большую часть рабов-гребцов продал еще до прихода в Перу: возможно, в Скутари, тем же туркам, или тайком перегрузив на генуэзский корабль, идущий в Египет. Сама гриппария в приличном состоянии и может стоить несколько сотен дукатов; разумеется, если Термо хочет обернуться побыстрее, ему придется согласиться на меньшую сумму. Еще бы найти того, кто способен дать хорошую цену и у кого по нынешним временам водятся наличные… Гораздо надежнее и удобнее было бы просто выписать ему вексель, который обналичат сразу по прибытии в Геную. Но не для Термо: он хочет настоящие деньги, всю сумму разом и, черт возьми, немедленно. Ладно, найду ему покупателя, хотя это займет несколько дней. Гриппария, безусловно, заинтересует кое-кого из греческих судовладельцев, чьи корабли курсируют между Ираклионом, Салониками и Трабезондом, или тех левантийцев, которые как ни в чем не бывало продолжают набивать кошелек, нисколько