Вот, Николай Генрихович, очередная потенциальная проблема: мы подняли давление пара, повысилась частота хода поршня, выросли обороты трансмиссии. И нагрузка на все движущиеся детали выросла. Соответственно, ресурс работы этих деталей снизился. И тут надо будет очень вдумчиво заниматься износостойкостью материалов и наработкой на отказ. По крайней мере, нужно будет регулярно разбирать «молнию» до винтика и смотреть величину износа. Особенно это важно для трущихся деталей и шестерен. И ещё: для нормальной езды на новых скоростях и с новым мотором такие узкие шины не годятся. Надо связываться с фабрикой, производящей колеса и заказывать себе специальные. И, конечно, деревянные спицы колеса становятся слабым местом.

Тем временем Настенька Клейст лихо проходила один поворот за другим. Еще немного, и она остановила мобиль перед нами. Спрыгнула с сиденья и бросилась мне на шею. Хорошо еще, обошлось без поцелуев. В конце концов, у нее муж рядом! Лично я не настолько эмансипирован.

— Владимир Антонович, дорогой, это просто песня! Я буквально наслаждалась каждой секундой поездки.

К счастью, Настя вовремя опомнилась и переключилась на своего супруга, а то он уже принялся посматривать на меня как-то нездорово.

— Ах, дорогой! Ты непременно должен прямо сейчас вкусить плоды своего труда. Это потрясающе, ты сможешь оценить, я знаю.

У Клейста и без уговоров зудело на предмет прокатиться. Но дисциплинированный механик ждал моего формального разрешения.

— Давайте, Николай Генрихович.

И Николай Генрихович дал. Через два круга вышел из мобиля, прислонился к заляпанному землей борту, стянул шлем и подставил лицо холодному ноябрьскому ветру и мелкому моросящему дождику.

— Владимир Антонович, — сказал он куда-то в пространство через некоторое время. — это было непередаваемое наслаждение. Практически, экстаз.

Тут он покосился на жену. Смутился.

— Гм-м, да. Ну а что до ваших замечаний, я с ними полностью согласен. Стало быть, у нас еще много работы.

Вечером, загнав «молнию» в сарай-мастерскую и распрощавшись с Клейстами, я распечатал, наконец, письмо Тенишева.

«Дорогой правнук. Тебе уже сказали, что Савелий Фролов, тот, что вчера так старался тебя подставить сбежал. По многим причинам человек этот был мне дорог. И доверял я ему более, чем кому бы то ни было. Говорю 'был» потому, что ныне он всякое доверие и уважение с моей стороны утратил.

О причинах такого поведения Фролова я сейчас поведаю. Истории этой много лет. Возможно, отчасти в произошедшем есть и моя вина. Возможно, я должен был поступить иначе, найти другой способ действия. Но что сделано, то сделано, и ныне я ни о чем не жалею.

Савелий поступил на службу ко мне более сорока лет назад. Было он сметлив, расторопен и ловок, так что в короткое время сумел привлечь к себе интерес. Я приблизил его к себе и спустя время, убедившись в его верности, сделал своим доверенным лицом. И деньги за верную службу я Савелию платил изрядные.

У Савелия был единственный сын. Воспитания он был дурного, отеческих вразумлений не слушал, нрав имел буйный, и силу при этом неимоверную. Но, как часто это бывает, Савелий в отпрыске своём души не чаял. Потакал, деньгами дарил, да от тюрьмы всякий раз спасал. Однажды по пьяному делу зашиб этот парень в драке троих человек насмерть. И Савелию дело, может, и удалось бы замять, кабы не был один из убиенных государевым чиновником. По этому случаю прибыли полицейские чины, провели недолгое следствие, и все очевидцы указали на сына Савелия.

Личный слуга князя хоть и немалый человек, но против царёвых слуг никто. Вот и послали его полицейские по известному адресу. Савелий ко мне прибежал, в ноги кинулся: мол спаси сына. А я не стал. Когда-то ведь и ответ надо держать за деяния свои. Парень за убийство чиновника получил двадцать пять лет каторжных работ. Услали его по этапу в Иркутск, где он и сгинул. А Савелий поначалу шибко убивался горькую было запил, но после отошел, на службу ко мне вернулся как ни в чем ни бывало. И до вчерашнего дня не было у меня от него секретов, и почитал я его как вернейшего и преданнейшего слугу своего.

Других детей у Савелия не было, так он и жил рядом со мной. Да только вчера, как спрашивать его принялись, открылось такое, что мне и сейчас не по себе. Возомнил Савелий, в смерти его сына что я виновен. И порешил в отместку мой род извести. Когда мать твоя, Елизавета Васильевна, от Травиных убегала, я поиски внучки Савелию поручил. И он, паскуда, доложил, что пропала она без следа. И намекнул, что Васька Травин её нашел, порешил, да тело и спрятал, да так, что концов не найти. А на самом деле, он Лизоньку отыскал, напугал отчим гневом и, пока она не опамятовалась, сговорил замуж за мещанина Стриженова, якобы для того, чтобы скрыться от отцовых сыщиков.

Все три десятка лет этот змей подколодный втайне радовался, глядя на мои страдания. А когда ты появился, да метрику предъявил, тут он снова засуетился, да не слишком ловко. Я неладное заподозрил, да новый розыск учинил через тамбовского нотариуса. Ну а дальнейшее ты и сам знаешь.

Сей тать люто ненавидит меня, а поскольку ты встал на пути его мести, то и тебя тоже. А посему завтра же с утра приезжай ко мне вместе с нотариусом. Мобиль я пришлю, охрану дам. Надобно скорейшим образом составить прошение на высочайшее имя о введении тебя, правнук, в род Тенишевых и признании наследником титула. Заодно я и завещание своё перепишу. Хоть и не так велико моё состояние, но всё ж не так и мало, тебе в твоих делах хорошим подспорьем будет. И очень радует меня то, что есть ныне родная кровь, кому всё это могу оставить.

Засим прощаюсь в надежде завтра же тебя увидеть,

Князь Федор Васильевич Тенишев.

Писано собственноручно двадцатого числа месяца ноября года одна тысяча девятьсот двадцать второго от Р.Х.'

Глава 18

Едва прочитав письмо, я тут же принялся собираться. Было очевидно: раз этот Савелий сбежал, значит, у него был помощник. Или несколько помощников. Наверняка, кто-то из слуг, но кто именно — неизвестно. Может, так же, из приближенных. Зная об отданных распоряжениях, они могут решиться на убийство. А много ли старику надо? Подушкой во сне придавят — и готово. Конечно, князь это понимает. Но есть ли среди слуг те, на кого он может рассчитывать абсолютно? А если есть