Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Будь осторожней, мастер, – сказал страж. – Коварен этот дух.
– И в чём же это выражается, его коварство? – не отводя взгляда от Зука, произнёс вошедший.
– Пусть его мелкий вид не вводит тебя в заблуждение, – ответил страж. – Я лично был свидетелем того, на что способны его когти.
Людо-ящер молчал, медленно обходя куб.
– А от его проклятий, спасла меня лишь вера, – продолжал страж.
– Проклятий? – заинтересовался людо-ящер.
– Да, повелитель мой. Едва он тёмные обряды начал, разинув пасть свою, я тотчас в волны внутренние окунулся, очистившись от скверны.
– Так значит ты ещё и говорить способен, – тихо произнёс людо-ящер себе под нос, удивлённо приподняв брови.
Некоторое время он задумчиво рассматривал Зука, обходя куб с разных сторон. Затем, наконец, вышел из помещения, не проронив больше ни слова. На людо-ящера, сидящего в другом кубе, он даже не взглянул.
* * *
Она скрутилась клубком в полной тьме, в которой неспособны были что-то разглядеть даже её кошачьи глаза. Она чувствовала себя беспомощным листком, безвольно наблюдающим за тем, как ветер носит его в разные стороны. Не в силах что-либо изменить, не в состоянии даже выбрать направление. Точно так же, как и она, находясь в этом теле, неподвластном ей. Будучи лишь наблюдателем, неспособным на что-либо повлиять.
И при всём при этом – чувствующим всё.
Её способность ощущать окружающий мир за пределами тела, хотя бы компенсировала всё это. А новые знания придавали уверенности, придавали сил многое преодолеть.
Но оказавшись вновь отрезанной от внешнего мира, неспособной ощущать пространство вокруг, её внутренние страхи и волнения снова взяли верх. И произошедшее лишь усугубило это.
Она была не готова к такому. Её измученный разум бился в агонии и наконец не выдержав, сжался в клубок и умолк.
Тысячи лет она пролежала в этой тьме, безмолвным коконом, пока не услышала однажды голос, полный тепла и сочувствия, тихой мелодией несущийся сквозь мрак.
Она так устала от страхов, от сомнений, что ей захотелось слушать его, захотелось довериться ему.
И находясь в этом месте, она чувствовала искренность, излучаемую этим голосом. Чувствовала мягкое касание, согревающее её застывшее сознание.
Она почувствовала, что больше не одинока во тьме этого мира.
Она увидела искорку надежды.
* * *
Зук задумчиво смотрел на стража, чуть склонив голову. Тот делал вид, будто не замечает этого, однако это удавалось ему с явным трудом. Людо-ящер из соседнего куба, как и раньше, оставался молчаливо безучастным к происходящему, лишь изредка меняя положение тела и время от времени поглядывая на Зука.
Чёрная пелена входа слегка завибрировала и в помещение вошла фигура в уже знакомых ему одеждах, свисающих до пола. Это был тот же людо-ящер, что и в прошлый раз, Зук понял это по орнаменту на его морде.
– Оставь нас, друг мой, – произнёс он, глядя на стража. – В последующем ритуале быть тебе не место.
Зук уловил лёгкое удивление в глазах стража, однако он всё же вышел из комнаты, замешкавшись лишь на мгновение. Видимо это был один из местных жрецов, и их слова не обсуждались. Особенно когда речь шла о ритуалах.
Оставшись наедине, он внимательно посмотрел на Зука и через некоторое мгновение произнёс:
– О том, чтобы увидеть духа, мог ли я мечтать когда-нибудь?
Зук молчал, глядя на него.
– Увидеть новый вид, отличный от других. И ранее невиданный, – продолжил людо-ящер. – Ты можешь говорить? Произнеси хоть слово.
Это заставило Зука лишь приподнять бровь.
– Что ж, суть слов, как вижу, понимаешь ты! – глаза людо-ящера загорелись.
Он перевёл взгляд на засохшую кровь.
– Так жаль, что новый вид был встречен братьями моими так… немилосердно, – в его голосе проскользнула тень печали. – Ты должен их простить, лишь выполняли они долг свой.
– …
– Меня зовут, Ра-Ка, – сказал он наконец. – Быть может этим начинаются беседы там, откуда прибыл ты?
Зук хранил молчание. Он никак не мог понять, какую игру ведёт этот людо-ящер, этот Ра-Ка.
Ра-Ка вновь перевёл взгляд на обрубок его хвоста и сказал:
– Доверие так хрупко, и разрушено в самом начале.
Он вытащил из потаённых карманов своей мантии небольшой свёрток и бросил его сквозь прутья куба.
– Воспользуйся, мой друг, лекарством этим. Оно облегчит боль и раны заживить поможет.
Некоторое время он наблюдал за реакцией Зука, и не дождавшись её, развернулся к выходу.
– Позднее мы поговорим ещё, быть может, – сказал он, исчезая в проёме, в котором вскоре появился страж и занял своё прежнее место.
Зук посмотрел на маленький свёрток, сложенный прямоугольником, впрочем, даже не собираясь прикасаться к нему. Лишь ради любопытства он разглядывал незнакомый ему материал.
Он едва улавливал слабый, сладковатый запах от свёртка, поэтому приблизил морду чуть поближе.
– Не стал бы делать этого, будь на твоём месте я, – раздался глубокий, шипящий голос из куба рядом с ним.
«Пожалуй, я бы тоже», – услышал Зук знакомый голос в своей голове и слегка улыбнулся.
– С чего такая забота? – шутливо ответил Зук вслух, непонятно к кому из них обращаясь.
Оба промолчали. Лишь страж недовольно заёрзал на своём посту.
«Я уж думал, ты подобрала себе подходящее тело среди людо-ящеров», – произнёс Зук.
«Расстроен, что я всё ещё здесь?», – ответила Анима.
Теперь промолчал уже он.
«Зачем они это сделали? Думаешь, это часть какого-то их ритуала?», – наконец произнесла она.
«Не знаю, Анима. Не знаю».
«Сильно болит?».
«Ты ведь сама это чувствуешь».
«Да, чувствую».
Зук вдруг почувствовал знакомое прикосновение, будто прямо к затылку, растекающееся теплом по всему телу.
«Да, так немного лучше», – прикрыв глаза, сказал Зук. Затем добавил: «Лучше не тратить силы на это».
«Мне всё равно сейчас их больше некуда тратить».
«Ладно», – не стал спорить Зук. Впрочем, он и не хотел.
«Ладно», – будто собственное эхо, услышал он её мягкий голос.
Людо-ящер с интересом наблюдал за его довольной мордой, чуть склонив голову набок и прищурив глаза.
* * *
Страж сменился на другого, но как и прежний, совершенно не обращал внимания на пленников, и не мешал их разговору. Ри-Кха, как представился новый знакомый Зука, тоже не скрывал своих слов и мыслей, не обращая внимания на присутствие стража.
– Для них уже, не существую более, – говорил он. – Теперь для них я – лишь животное, носить одежду даже недостойное.
После этих слов он рассмеялся скрипучим смехом,