даже раньше девяти вечера, но сон ни к ней, ни к Питеру не шел, пока она не додумалась достать свое старое снотворное — срок годности давно истек, но оно явно подействовало. Питер рядом начинает шевелиться, но она выскальзывает из кровати прежде, чем он перевернется на другой бок. Однако, стоит ей опустить ноги на пол, и грудь, и живот завязываются в узел — клубок забот, из которого торчит столько ниток, что и не знаешь, какую выпутывать первой.

Внизу обнаруживается Арло и горячий кофейник. Он отыскал кофе, заварил, а потом уснул, не успев ничего себе налить, на той же высокой табуретке, на сей раз — повернув голову набок и положив на руку. Накануне он просил подбросить его до машины, но Юна ответила: все они слишком много выпили, чтобы садиться за руль, и отвела его в гостевую комнату.

Юна рассматривает Арло — у нее никогда не было такой возможности, пока он бодрствовал. Он красив, но при этом больше похож на мать, чем на Питера: ее широко расставленные глаза на тонком лице, ее губы насыщенного розового цвета. Юна купила оба альбома Арло, но проигрывает их только в машине, да еще и держит в конвертах от дисков, про которые точно знает, что больше никто из семьи их слушать не станет: «Реквием» Моцарта и Джоан Баэз. Ощутив укор совести, вспоминает, как засунула конверты с портретами Арло в мусор, замарав его красивое лицо кофейной гущей.

Лампочка на кофейнике гаснет — значит, Арло проспал в этой неудобной позе целых два часа. Юна наливает две чашки, ставит перед Арло. Неуверенно кладет руку ему на плечо, встряхивает. Арло со стоном вытаскивает руки из-под головы, опускает лицо в ладони.

— Который час?

— Почти восемь. Ты решил сначала встать, а потом поспать? — Юна садится, жалея, что не догадалась дать и Арло просроченную таблетку снотворного. Будь это кто-то из ее детей, даже Марч, она бы точно об этом подумала. А кроме того, она бы не испытала потрясения, узнав, что Марч причастен к чьей-то смерти. Ведь поди ж ты — столько лет, столько драк, а никто даже и в больницу-то не попал. Вместо этого Арло теперь нести свой крест.

— Ты ведь знаешь, что можешь остаться у нас? Сколько хочешь, — говорит она.

Арло смотрит на нее долгим оценивающим взглядом.

— Раньше не знал. Очень признателен за предложение, хотя им и не воспользуюсь. — Он берет чашку, отхлебывает. — И не потому, что ты что-то сделала не так. И он тоже. Просто я вам буду в тягость, а я не хочу быть в тягость. Поживу у Марча.

— Питер ему вчера позвонил. Он скоро приедет. А ты готов к тому, что у Марча в жизни все не слава богу? Там все тоже довольно тягостно.

— Это очень кстати. Вы же знаете, что он отличный друг, да? Он даже исчез без следа только потому, что не хотел возлагать на нас с Арти какое-то воображаемое бремя. — Он снова отхлебывает, чашка уже наполовину пуста.

Юна ощущает, как в грудине неожиданно зарождается тепло, материнское чувство, направленное на Арло, — хотелось бы ей научиться усилием воли вызывать такое чувство при виде Марча, на деле же вызвать его способен только Геп. И Арти.

— Может, он и отличный друг, зато очень скверный брат. Уехал, оставив за спиной целую реку горя.

Арло быстро отводит глаза — Юна понимает, что он думает про собственное горе. Арло и Арти всегда были на удивление близки, в отличие от Марча и Гепа. Юне трудно себе представить, что Арти, даже горюя, не захочет подумать об Арло, о том, каково ему сознавать, что он убил человека. А потом вспоминает, как холодна Арти была с братом накануне вечером. Юна чувствует в их рассказе какую-то фальшь. И если там, под самой поверхностью, что-то скрыто, она обязана докопаться до истины. То, чего не понимаешь, не поправишь.

— Если мы еще не все знаем о вчерашнем, расскажи прямо сейчас, — просит она. — Чтобы мы могли помочь.

Арло сидит совершенно неподвижно, но до Юны от него долетает волна жара, будто открыли и закрыли дверцу печки.

— Не все? Вы знаете, что Райан погиб по моей вине. Этого мало?

Арло спрыгивает с табуретки и поворачивается к Юне спиной, она же споласкивает его чашку. Над головой слышны шаги Питера в спальне, гулко отдающиеся в напряженной тишине.

Арло опять смотрит Юне в лицо.

— Мне нужно пройтись, подышать. Если встречу Марча и не вернусь, поблагодарите Питера за помощь. И вам тоже спасибо.

Ее удивляет этот внезапный сдвиг: гнев, смягчившийся до искренней теплоты. Арло выходит в коридор и спускается с крыльца еще до того, как в кухню вступает Питер.

— Видимо, сроки годности у них очень приблизительные. Лично я спал сном праведника.

— Необычное для тебя состояние. Чего ж удивляться, что столь мощные таблетки отпускают только по рецепту. — Юна улыбается, чтобы смягчить подколку, наливает мужу кофе. — Он, наверное, еще горячий. По крайней мере, теплый.

Питер видит, что лампочка на кофейнике погасла.

— Ты так давно проснулась?

— Арло. — Она протягивает ему чашку. Когда Питер притягивает Юну к себе, до нее доходит, что она уже года три не подавала ему кофе, — когда он спускался вниз, она уже сидела на балконе. Чтобы поколебать этот распорядок, понадобилось ни много ни мало смерть у самого их порога.

— Он не захотел пожить у Арти? Даже пока она у… — Он осекается, Юна чувствует, как в ней закипает раздражение.

— У Ли. Можешь произнести ее имя. Вчера вечером она стояла у меня на кухне.

Но Питер не проглатывает наживку, от чего Юна будто бы умаляется в собственных глазах, раздражение переходит в следующую стадию.

— Арти его простит. Я в этом уверен.

— Я бы с этим согласилась, если бы все произошло так, как они рассказывают. Но она вчера на него даже не глядела, не позволяла ему себя утешить.

— Ей просто нужно немного очухаться.

— Может, ты им и отец, но я Арти знаю лучше тебя.

Питер повышает голос:

— Ты правда считаешь, что Арло убийца? Что он специально выстрелил в Райана?

— Я этого не говорила. — Юна подходит к сетчатой двери — убедиться, что Арло их не слышит, и закрывает ее. — Просто мне кажется, что мы далеко не всё знаем.

— Наверное, это попросту не наше дело.

— Это самый незамысловатый вывод из всех возможных, так что, полагаю, ты на нем и остановишься. Ты ведь считаешь, что из возвращения Марча домой не выйдет решительно ничего плохого.

В ответ Питер выпаливает:

— А ты