Франц-Иосиф Первый, — чтобы выразить свое почтение, г-н Фицек приподнял свой зад сантиметров на десять от сапожного стульчика, потом сел обратно и продолжал: — Франц-Иосиф сказал, что хочет мира. Поинсаре (фамилию президента Французской республики г-н Фицек произносил по буквам, так, как она писалась) сказал: что в этом году мы сможем уже отпраздновать наступление мира. И Гарами[9] тоже, говорят, сказал, что социал-демократы хотят мира. Кайзер Вильгельм, — г-н Фицек снова поднял зад в знак почтения, но теперь только на пять сантиметров, — говорят, тоже хочет мира. И царь Николай тоже. Он даже какой-то дворец, рассказывают, выстроил для этого в Гааге. Так не скажете ли вы мне, сударь, кому же тогда эта война приспичила?

Поручику, очевидно, понравился Фицек, а «Поинсаре» рассмешил, и он спросил:

— Вы читать-то умеете?

— Плохо. Каждую букву по отдельности прочту, а как хочу их собрать в слова, так не всегда выходит. Они, будто блохи, скачут в разные стороны.

Поручик рассмеялся.

— Любопытные у вас, однако, сравнения.

«Смейся, смейся! Знаю, какую свинью мне хочешь подложить!» Г-н Фицек, втянув голову в плечи, смотрел на поручика, как смотрит приговоренный к казни в уставившееся на него дуло винтовки.

— Ну, а друзья ваши умеют читать? — спросил поручик.

Фицек закивал головой и судорожно глотнул.

— Так вот… словом… — И поручик рассмеялся опять. — Скажите своим друзьям, чтобы поменьше языком болтали, — ведь такие разговоры, землячок, тюрьмой кончаются.

«Тюрьмой! — эхом отозвалось в ушах у Фицека. — Видно, я какую-то чепуху сморозил, и теперь мне шею свернут».

Но поручик улыбнулся так благодушно, что Фицек все же засомневался. «Да нет, этот мне шею не свернет. Ошибся я. В башмаке у него и в самом деле гвоздь торчал. Может, поручик и впрямь поручик и зашел просто потому, что наколол ногу гвоздем».

Г-н Фицек бросил пилить. Вынул напильник из башмака, стал ощупывать пальцем, торчит еще гвоздь или нет.

— Лучше всего, — проговорил он устало и глубоко вздохнул, — если человека и на войну не забирают и в тюрьму не прячут.

— Да это, конечно, не плохо, — согласился поручик.

— …если он шьет себе потихонечку дамские туфли, — пробормотал Фицек, но тут же прикусил язык, чуть не хлопнул себя по губам. — А угодно вам знать, — быстро перешел он от «дамских туфель» к другому, хотя только что твердо решил помолчать, — Рапс еще рассказывал мне, будто военачальникам платят деньги за победы. Китсхенер, — опять по буквам произнес он фамилию лорда Китченера, — английский лорд, получил тридцать тысяч фунтов, когда победил дервишей. А сколько ж они получают, когда им всыпают по первое число? А вот сколько, например, получил Потиорек, когда ему в Шабаце хорошо по шее накостыляли?.. Десять крейцеров! — протянул он ботинок поручику.

— Интересный вы человек, господин мастер, — сказал поручик, взяв башмак.

Он нагнулся, надел башмак, зашнуровал. «Ну и чудила мастер!» — подумал поручик и пошарил в кармане, разыскивая десять крейцеров, чтобы заплатить за починку. В это время он заметил рядом с Фицеком башмак с блестящей подошвой.

— Можно? — спросил он и взял его в руки.

— Пожалуйста, — сказал Фицек. У него снова сперло дыхание, воздух в груди будто в камень превратился и, казалось, вырывается, отламываясь кусками. «Так я и знал!..»

— Кому это вы шьете? — спросил поручик.

— Заказчику одному.

— Подошва-то кожаная? — Поручик щелкнул по блестящей подметке.

Г-н Фицек только кивнул, да так нерешительно, что это можно было понять и как «да» и как «нет». Поручик понял это как утверждение.

— Да, да, так оно и есть, — с уважением произнес офицер. — Бедняк никогда не обманет ни родину, ни ближнего своего.

Он положил башмак на пол, протянул деньги и голосом, каким сообщают интересному знакомому интересную новость, рассказал, что на днях в казарме тридцать второго полка устроили смотр. Он в качестве военного судьи тоже присутствовал при этом. Роту солдат одели и обули во все новое и вывели на плац. К обеду от одежды и обуви остались одни клочья.

— Что ж теперь будет? — спросил Фицек.

— Аресты пойдут.

— Аресты?

— А как вы думали? Ведь это же мошенничество, обман армии.

— А потом что будет?

— Думаю, что их повесят.

Фицека охватила смертельная усталость. Поручик встал. Фицек, сидя на своем низеньком стульчике, снова так задрал голову, будто на крышу смотрел. Он уже знал, что все его подозрения были напрасны, что поручик славный малый. И Фицек растрогался. Почувствовал даже нечто вроде угрызений совести. Хотел было признаться в этом. Но изо рта у него выскочили совсем другие слова.

— Хорошо бы помещиком быть… — сказал он, вздохнув.

Поручик, быстро застегивая шинель, удивленно посмотрел на чуднóго человека.

— Помещиком? Почему? — спросил он.

— А им дают освобождение от армии.

— Дают. Ну и что ж…

— Я вот только одного не знаю, — забормотал опять Фицек, — сколько надо времени, чтобы вспахать хольд земли?

— Денька два-три наверняка, — сказал поручик и взялся за ручку двери.

— Тогда понятно, что освобождают. Бедняжки, как они надрываются от работы! Вспахать сто тысяч хольдов — это…

— Да что вы, господин мастер! — воскликнул удивленный поручик. Сапожник окончательно показался ему безумцем. — Разве вы не знаете, что помещик и палец о палец не ударяет?

— Знаю, как не знать, — устало и тихо произнес Фицек. — Но так приятно в этом свихнувшемся мире быть чуточку идиотом.

И глаза его наполнились слезами.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

рассказывает о трезвом уме, справедливости и законности, а также о богородице, к которой стóит, пожалуй, обратиться, ибо она все же баба и скорее тебя поймет

1

На другой день газеты поместили списки арестованных. К великому ужасу Фицека, был назван и Шандор Вайда. Некоторые газеты напечатали жирным шрифтом фамилии владельцев предприятий, оптовых торговцев и комиссионеров, упомянули также, что замешано в этом деле несколько сот ремесленников — портных и сапожников, «степень вины которых устанавливает сейчас военная прокуратура, дабы принять необходимые меры».

Некоторые газеты сообщали, будто ремесленникам обещали незаконное освобождение от армии; кое-кто уже получил его и потому покорно принимал участие в заведомом мошенничестве.

Какая-то бульварная газета посвятила целую статью Шандору Вайде, «одному из крупнейших авантюристов XX века, которому удалось ввести в заблуждение отличных и высокочтимых чиновников военного ведомства». Очевидно, пришли в движение соответствующие круги, ежели весь этот «вопиющий обман армии» приписали одному Шандору Вайде. «И, как сообщил сотруднику нашей газеты камергер его величества короля и императора Лайош Селеши, Вайда имел дело только