так мальчишкой и остался, этот славный Пауль. Среди почты, переданной Ахтом в Гонконге, были письма к Зорге от жены, в свою очередь, Ахт увез два письма Рихарда Кате.

Почта эта работала безотказно.

«Милая моя Катюша!

Наконец я получил о тебе радостную весть, мне передали твои письма. Мне также сказали, что ты живешь хорошо и что получила лучшую квартиру. Я очень счастлив всем этим и невероятно радуюсь вестям о тебе.

Единственное, почему я грустен, это то, что ты одна все должна делать, а я при этом не могу тебе чем-либо помочь, не могу доказать свои чувства к тебе. Это грустно и, может быть, жестоко, как вообще наша разлука…»

Строчки перед Катей расплывались, делались влажными, ползли вначале в одну сторону, потом в другую — как бы ей хотелось сейчас очутиться рядом с Рихардом, даже горло сдавливало, и виски сдавливало, но чего не дано было, того не дано — они находились все это время не то чтобы в разных точках земли, а на разных землях, даже, кажется, находились в разных измерениях, от нее до Рихарда было очень далеко, а от Рихарда до нее — еще дальше, и Катя это понимала. Умом понимала, но не сердцем. Сердце так не считало.

«Но я знаю, что существуешь ты, что есть человек, которого я очень люблю, — писал Зорге, — и о ком я здесь, вдали, могу думать, когда мои дела идут хорошо или плохо. И скоро будет кто-то еще, который будет принадлежать нам обоим».

Катя отложила письмо в сторону, на глазах у нее замерцали слезы — знать бы, кто будет у них. Рихард мечтал о девочке, она же — о мальчике. Но тем не менее оба понимали хорошо, что будут одинаково рады и мальчику, и девочке: кто родится, тот и родится. Все в руцех Божьих.

«Помнишь ли ты еще наш уговор насчет имени? — спрашивал Рихард. — С моей стороны я хотел бы изменить этот уговор таким образом: если это будет девочка, она должна носить твое имя. Во всяком случае, имя с буквы “К”. Я не хочу другого имени, даже если это будет имя моей сестры, которая всегда ко мне хорошо относилась. Или же дай этому новому человеку два имени, одно из них обязательно должно быть твоим. Пожалуйста, выполни мое желание, если речь будет идти о девочке. Если же это будет мальчик, то ты можешь решить вопрос о его имени…»

Подобрать имя для сына Рихард целиком доверял жене, она сделает это лучше, чем он, и имя это будет счастливым.

«Я, естественно, очень озабочен тем, как все это ты выдержишь и будет ли все хорошо. Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы я сразу, без задержки, получил известие.

Сегодня я займусь вещами и посылочкой для ребенка, правда, когда это до тебя дойдет — совершенно неопределенно. Будешь ли ты дома у своих родителей? Пожалуйста, передай им привет от меня. Пусть они не сердятся за то, что я оставил тебя одну. Потом я постараюсь все это исправить моей большой любовью и нежностью к тебе.

У меня дела идут хорошо, и я надеюсь, что тебе сказали, что мною довольны.

Будь здорова, крепко жму твою руку и сердечно целую. Твой Ика».

Прочитав письмо один раз, Катя, не отрываясь, прочитала во второй, с первой строчки до последней, потом прочитала в третий раз и прижала бумагу к лицу. Ей казалось, что сердце ее сейчас разорвется, в висках оно билось так громко, что оглушало Катю. Ика, ее Ика… Почти во всех письмах он просит сообщать о московских новостях, рассказывать в деталях, что тут происходит, ему все интересно. Катя согласно тряхнула головой, с носа сорвалось несколько горячих капелек. Слезы.

В свою очередь, она тоже всегда просит, чтобы он писал о своем быте, о том, как живет, о деталях этой жизни, Ика все время жалуется на жару — рассказывает, что сидит за пишущей машинкой, как в бане на полке, потеет, постоянно вытирается полотенцем. Веника только не хватает, хорошего березового веничка…

«Я мучаюсь от мысли, что старею, — неожиданно признался Зорге. — Меня охватывает такое настроение, когда хочется скорее домой, домой в твою новую квартиру. Однако все это пока только мечты, и мне остается положиться на обещанное, а это значит — еще выдержать порядочно времени».

Такие слова обязательно рождали у Кати слезы — ей очень хотелось увидеть Зорге. Она не знала точно, но догадывалась, где он находится…

«Рассуждая строго объективно, здесь тяжело, очень тяжело, но все же лучше, чем можно было ожидать», — писал Ика. Где это — «здесь»? Жаркая Персия, Индия, Суматра или какие-нибудь Филиппинские острова? Но какое дело огромному Советскому Союзу до крохотных Филиппинских островов? Или до точки на карте, смахивающей на пшенное зернышко (а может, и того меньше), под названием Нуси-Бе? Это остров в Индийском океане, французская территория. Катя улыбалась и прижимала письмо мужа к мокрому носу.

Муж писал, что дом его состоит из легких передвижных стенок, вместо пола — мягкие циновки, от лютой жары хотя и некуда спастись, но спасают все-таки настежь открытые окна, рождающие сквозняк…

«В общем, я поняла, что баня тебе в такую жару совсем не нужна, Ика, — написала Катя в одном из своих посланий, — горячим веничком прошелся по спине раз-два, окатился водой из обычной чайной кружки, вытер лицо и лопатки носовым платком, и все — готово! Можно смело работать снова».

«Ошибаешься, Катюша, — написал Зорге ей в ответ, — у меня есть настоящая баня, прямо в квартире. Это деревянная бочка, на которую натянуты деревянные же обручи, старая служанка запаривает бочку кипятком, затем бросает внутрь целебные травы и плотно накрывает крышкой.

Внутри бочки есть полка, на которой я сижу, это удобно, ну а дальше все как обычно — я моюсь, парюсь, чищусь, натираюсь мочалкой, пью пиво, которое находится рядом на столике… Хорошо, Катюш!»

«Завидую тебе! Я очень хотела бы находиться рядом с тобою. Я бы все-все выполняла вместо твоей старой служанки, я бы выполняла это лучше ее. Возьми меня к себе, Ика! Ну пожалуйста!»

«Прошу, позаботься о том, чтобы при каждой предоставляющейся возможности я имел бы от тебя весточку, ведь я здесь ужасно одинок. Как ни привыкаешь к этому состоянию, но было бы хорошо, если бы это можно было изменить. Будь здорова, дорогая.

Я тебя очень люблю и думаю о тебе не только, когда мне особенно тяжело — ты всегда около меня».

«Ика, милый, возьми