папа? Ушел в Белый дом, ха, ха, ха» (имеется в виду незаконнорожденный ребенок Гровера Кливленда). Отчасти проблема заключается в том, что вера в правительство стала очень высокой у поколения, пережившего депрессию и победившего во Второй мировой войне. В таком случае, с точки зрения американской истории, аномалия заключалась в чрезмерном доверии к правительству в 1950-х и начале 1960-х годов, а не в низком уровне в последующий период.

Более того, большая часть доказательств утраты доверия к правительству получена на основе данных опросов, ответы на которые чувствительны к тому, как задаются вопросы. В одном из наиболее важных опросов — Национальном электоральном исследовании — уже давно задается вопрос о том, доверяют ли люди правительству в значительной степени. Если ответ «только в некоторых случаях» добавляется к ответу «в значительной степени», то Конгресс и исполнительная власть получают одобрение примерно 60 % населения. Что нельзя не признать, так это то, что с течением времени наблюдалась тенденция к снижению ответов на те же вопросы, и продолжительность возрождения после сентября 2001 г. остается неясной. Наиболее резкий спад произошел в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Согласно исследованию, проведенному в 1970-х годах, люди, «имевшие непосредственное дело с правительственными учреждениями, как федеральными, так и штата, были удовлетворены своими бюрократическими встречами», но при этом в целом негативно оценивали деятельность правительственных учреждений. Подобно отмеченному выше разрыву в оптимизме, существует, по-видимому, и «разрыв в опыте», когда люди сообщают участникам опроса нечто иное, чем их непосредственный опыт.

Как же люди получают информацию о правительстве, если не из непосредственного личного опыта? Семьдесят процентов опрошенных утверждают, что они полагаются на средства массовой информации, а не на друзей или личный опыт. Похоже, что доверие к институтам — это скорее социальное, чем личное суждение. В тот же период, когда происходило снижение доверия к институтам, изменилась роль средств массовой информации. И пресса, и телевидение стали более навязчивыми, редакционными и негативными в своем освещении. Кроме того, в телевизионных развлекательных программах все чаще в негативном свете представлялись государственные деятели. Если в 1970-х гг. большинство правительственных персонажей в ситкомах представлялись в положительном свете, то к середине 1990-х гг. большинство из них стали изображаться в пренебрежительных тонах. Эти эффекты усилились в результате изменений в политическом процессе, которые привели к усилению негативной рекламы и тенденции к тому, что политики «бегут против Вашингтона». В результате возникло то, что рекламодатели называют «де-маркетинговой» кампанией против правительства. Стоит отметить, что два федеральных ведомства, опередившие тенденцию снижения доверия (по ответам на опросы), являются крупными бюрократическими структурами — это военная и почтовая службы. Их объединяет то, что оба они занимались значительной позитивной рекламой самих себя — в случае с армией для привлечения новых клиентов, а в случае с почтовой службой — для конкуренции с частными компаниями. Маркетинг имеет значение.

Это не означает, что не существует проблем с выражением снижения доверия к правительству. Каковы бы ни были причины снижения доверия, если общественность не желает предоставлять такие важные источники, как налоги, или добровольно выполнять законы, или если способные молодые люди отказываются идти на государственную службу, то дееспособность правительства будет снижаться, а люди будут все больше недовольны им. Такой результат может негативно сказаться как на американской «жесткой», так и на «мягкой» силе. Пока, однако, эти результаты, как представляется, не соответствуют действительности.

По мнению Главного бухгалтерского управления, федеральные агентства «плохо подготовлены к решению задач XXI века, поскольку их сотрудники не обладают необходимыми навыками в области информационных технологий, науки, экономики и управления», и еще предстоит выяснить, будет ли агентствам легче набирать персонал после трагедии 2001 года. С другой стороны, Налоговая служба не видит роста мошенничества с налогами. По многим оценкам, государственные чиновники и законодатели стали менее коррумпированными, чем несколько десятилетий назад. Добровольный возврат бланков переписи населения по почте в 2000 г. вырос до 67 %, обратив тридцатилетний спад с 1970 г. За последние сорок лет уровень голосования снизился с 62 % до 50 %, но в 2000 г. это снижение остановилось, и нынешний уровень не так низок, как в 1920-е годы. Более того, опросы показывают, что неголосующие не испытывают большего отчуждения или недоверия к правительству, чем избиратели. Поведение избирателей, по-видимому, изменилось не так сильно, как ответы на вопросы опросов. Если это так, то влияние на способность нашего правительства производить и использовать жесткую силу было ограниченным.

Несмотря на предсказания институционального кризиса, высказанные после напряженных президентских выборов 2000 г., начинающая администрация Буша смогла начать эффективную работу еще до своего взлета в опросах после сентября 2001 года. Снижение доверия к правительству, похоже, не сильно уменьшило американскую «мягкую силу», хотя бы потому, что большинство других развитых стран, похоже, переживают аналогичное явление. Канада, Великобритания, Франция, Швеция, Япония — вот лишь некоторые из них, где наблюдается аналогичная тенденция. Причины выраженной утраты доверия к институтам могут корениться в более глубоких тенденциях индивидуализма и меньшего уважения к авторитетам, характерных для постмодернистских обществ. Как мы видели выше в отношении социальных изменений, когда такие установки характерны для большинства развитых обществ, невозможно проводить нежелательные сравнения, которые снижают нашу привлекательность по сравнению с другими. Пока изменения в доверии к правительству мало отразились на нашей «мягкой силе».

Значительный упадок социальных институтов также может подорвать нашу мощь, снизив как способность к коллективным действиям, так и общую привлекательность нашего общества. Во влиятельной книге Роберта Патнэма «Bowling Alone» высказывается мысль о том, что запас социального потенциала Америки — социальных сетей и норм взаимности и доверия, которые делают страну более продуктивной и эффективной, — сокращается. Французский аристократ Алексис де Токвиль в 1830 г. знаменито заметил, что американский индивидуализм и стремление оставить большое общество заботиться о себе уравновешиваются склонностью к вступлению в добровольные ассоциации «тысячи различных типов — религиозные, моральные, серьезные, бесполезные, очень общие и очень ограниченные, огромные и очень незначительные». «Хотя не все добровольные организации приносят пользу обществу — вспомним Ку-клукс-клан — штаты с высоким рейтингом социального капитала, такие как Миннесота и Южная Дакота, превосходят штаты с низким рейтингом, такие как Миссисипи и Арканзас, по таким вопросам, как безопасность, здоровье, благополучие детей и процветание. В терминах Патнэма, социальный капитал делает «легкое управление» более эффективным. Полицейские закрывают больше дел, отделы социального обеспечения детей работают лучше, когда соседи оказывают им социальную поддержку, а государственные школы учат лучше, когда родители работают на добровольных началах.

Насколько серьезны эти изменения в социальном капитале для эффективности американских институтов? Сам Патнэм отмечает, что за последнее столетие общественные связи не ослабли. Напротив, тщательно изученная американская