на состояние страны. В результате вы получаете разрыв в оптимизме, но не убедительные доказательства спада.

И отчасти культурный пессимизм просто очень американский, восходящий к нашим пуританским корням. Чарльз Диккенс полтора века назад заметил, что «если верить отдельным гражданам, то [Америка] всегда подавлена, всегда находится в застое, всегда переживает тревожный кризис, и никогда не было иначе». Опросы показывают, что разрыв в оптимизме существовал и в 1950-х годах. Смена поколений также может играть определенную роль в нашем восприятии. Поколение, пережившее депрессию и Вторую мировую войну, обладало более скромным чувством собственного достоинства и меньшими ожиданиями разочарований, чем сегодняшнее поколение. А исторические культурные битвы по поводу иммиграции, рабства, эволюции, умеренности, маккартизма и гражданских прав были, пожалуй, более серьезными, чем все сегодняшние спорные вопросы. Опросы показывают, что люди часто приписывают прошлому золотой блеск, которого они в то время не ощущали. Всегда легко показать упадок с помощью сопоставления хорошего в прошлом с плохим в настоящем (или наоборот — прогресса).

Для наших целей задача состоит не в том, чтобы разрешить интеллектуальные баталии по поводу культурных изменений, а в том, чтобы спросить, как такие культурные суждения влияют на американскую национальную мощь и нашу способность проводить эффективную внешнюю политику. Здесь возможны две взаимосвязи. Во-первых, если американцы будут настолько отвлечены или разделены внутренними баталиями по культурным вопросам, что потеряют способность к коллективным действиям во внешней политике, то это приведет к ослаблению нашей «жесткой силы». Так было в начале 1970-х годов после глубоких разногласий по поводу Вьетнама, но в современных условиях это просто неправдоподобно. Как заключает сама Химмельфарб, «американцы могут по праву гордиться тем, что пережили и культурную революцию, и культурную войну без пароксизмов преследований и кровопролития, без серьезных социальных противоречий. При всех своих различиях «две культуры» остаются прочно зафиксированными в рамках «одной нации». Мы убедились в этом после 11 сентября 2001 года.

Кроме того, существует связь между культурными разногласиями и нашей «мягкой силой». Снижение качества американской культурной жизни может уменьшить нашу «мягкую силу», если горечь наших семейных ссор будет вызывать у других отвращение, или если чрезмерная драматизация наших недостатков приведет к тому, что другие перестанут уважать наш национальный пример. Безусловно, недостатки есть. Хотя за последние сорок лет Соединенные Штаты добились прогресса по многим важным показателям, мы отстаем от Канады, Франции, Германии, Великобритании и Японии по уровню младенческой смертности, продолжительности жизни, количеству детей в бедности, охвату медицинским страхованием, количеству убийств и внебрачных рождений. «Слишком часто области, в которых мы лидируем среди индустриальных стран, являются областями, в которых мы предпочли бы не преуспевать, например, уровень убийств и лишения свободы, процент населения, живущего в бедности, или стоимость медицинского обслуживания на душу населения». Даже если наши показатели лучше, чем в прошлом, мы не работаем так хорошо, как могли бы или как работают некоторые другие. Подобные сравнения могут дорого обойтись американской «мягкой силе», но вдвойне, если они преувеличиваются и усиливаются американскими политиками и интеллектуалами, стремящимися набрать очки во внутренних баталиях.

В то же время Соединенные Штаты не одиноки во многих культурных изменениях, вызывающих споры. Когда такие проблемы разделяются, сравнения становятся менее оскорбительными и наносят меньший ущерб нашей мягкой природе.

В докладе Совета по народонаселению отмечается, что «такие тенденции, как нежелательное материнство, рост числа разводов, уменьшение размеров домохозяйств и феминизация бедности, характерны не только для Америки, но и для всего мира». С 1960 г. во всем западном мире снизились уважение к авторитетам и некоторые нормы поведения. Однако мало что указывает на то, что уровень личной ответственности у нас сегодня значительно ниже, чем в других развитых западных обществах, а уровень благотворительности и общественной работы в целом выше. Как признает Химмельфарб, «в этой международной перспективе американский «случай» предстает не как беспрецедентная аномалия, а как слишком распространенное явление». Наша «мягкая сила» подрывается скорее такими проблемами, как смертная казнь или контроль над оружием, где мы являемся девиантами во мнениях среди развитых стран, чем теми культурными изменениями, которые мы разделяем с другими. В той мере, в какой социальные изменения в постмодернистских обществах схожи, культурные битвы становятся не просто национальными, а транснациональными. Те, кто приветствует или осуждает эти изменения, находят союзников в других странах, а резкие национальные сравнения размываются. Такое размывание ограничивает потерю «мягкой силы», которая сопровождает неадекватные (не снижающиеся) американские показатели.

Иммиграция и американские ценности

Опасения по поводу влияния иммиграции на национальные ценности и чувство американской идентичности были присущи нам с первых лет существования государства и усилились после террористических актов в сентябре 2001 года. Бенджамин Франклин беспокоился о глупости немецких иммигрантов, лишь немногие из которых знали английский язык и чье предшествование могло означать, что «среди нас могут возникнуть большие беспорядки». Партия «Знающих» девятидесятых годов прошлого века была построена на противодействии иммигрантам, особенно ирландцам. Начиная с 1882 г. азиаты были выделены в отдельную группу, а после принятия Закона об ограничении иммиграции 1924 г. приток иммигрантов замедлился до минимума в течение последующих четырех десятилетий. В двадцатом веке максимальная доля иностранцев в стране была зафиксирована в 1910 году — 14,7 % населения. Сегодня иностранцы составляют 10,4 %, но некоторые люди обеспокоены не двумя, а слишком многими культурами.

В два раза больше американцев скептически относятся к иммиграции, чем симпатизируют ей. Различные опросы показывают, что большинство или меньшинство американцев хотят, чтобы в страну прибывало меньше иммигрантов. Они опасаются последствий для заработной платы и расходов налогоплательщиков, и прежде всего их беспокоит то, что культура не сможет ассимилировать большое количество новых иммигрантов. Рост мультикультурализма — философии, отвергающей метафору «плавильного котла» и восхваляющей этнические различия, — усиливает эти опасения. В ответ на это штаты принимают законы, ограничивающие льготы для нелегальных иммигрантов и закрепляющие английский язык в качестве официального.

После принятия Закона об иммиграции 1965 г., отменившего расовые и этнические ограничения, структура иммиграции изменилась, и большинство новых иммигрантов стали прибывать из менее развитых стран. Половина иностранных иммигрантов сегодня — выходцы из Латинской Америки, четверть — из Азии. Они имеют мало общего с терроризмом. В ходе второй великой миграции экономические показатели новых иммигрантов ухудшились, в том числе из-за снижения их относительной трудовой квалификации. Иммиграция дала небольшой измеримый чистый выигрыш (0,1 % ВНП) для страны в целом, но при этом нанесла ущерб экономическим возможностям наименее квалифицированных работников и оказала серьезное финансовое воздействие на пострадавшие штаты, такие как Калифорния.

Как численность, так и происхождение новых иммигрантов вызывают опасения по