Не то чтобы ей хотелось услышать, как кто-то из них заявляет о своей любви во всеуслышание, но зато Селия сможет столь же открыто отказать.

Но это не будет другой джентльмен, заверила она себя. В библиотеку придет Энтони Гамильтон. Никаких сомнений.

Наконец обед закончился, и леди перешли в гостиную. Герцогиня предложила устроить музыкальный вечер и начала настойчиво уговаривать дам петь и играть. Селия старалась не проявлять нетерпение. Хорошо, если все окажутся в гостиной и сосредоточатся на импровизированном концерте, но нужно успеть уйти до того, как нервы сдадут окончательно. Когда мать с надеждой посмотрела на нее, Селия сразу замотала головой.

– Нет, мама.

– Ну хорошо. Тогда сядешь со мной, ладно? – Розалинда взяла дочь за руку и ласково улыбнулась.

– Нет, мама. – Селия прижала руку к животу, пытаясь скрыть нервную дрожь. – Мне слегка нездоровится. Думаю, я уйду к себе пораньше.

На лице герцогини отразилось беспокойство. Она взяла дочь за подбородок и принялась рассматривать ее.

– О, милая, ты побледнела. И почти не ела за обедом.

– Уверена, со мной все будет хорошо. – Селия сумела слабо улыбнуться.

Розалинда кивнула и отпустила ее.

– Спокойной ночи. Я извинюсь за тебя.

На трясущихся ногах Селия вышла из гостиной. Джентльмены все еще сидели в столовой и пили портвейн.

Убедившись, что в коридоре никого нет, Селия подобрала юбки и побежала в библиотеку. Там тоже было пусто и темно, что особенно ощущалось после ярко освещенной гостиной. Она медленно вошла в комнату, дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте. Высокие французские окна пропускали слабый лунный свет, но почти все шторы были задернуты, и Селия по-прежнему толком ничего не видела. Вот и хорошо. Она прошла вглубь комнаты, пытаясь успокоиться. Селия еще никогда не соблазняла мужчину, да и ее никто не соблазнял. Подходит ли данное место для встречи такого рода? Селия нервно хихикнула. Возможно, сегодня никого и не соблазнят. Может, все окажется просто неловкой встречей. Или он вообще не придет, ведь для этого немало причин. А она будет чувствовать себя полной дурой, просидев здесь в ожидании всю ночь.

Дверь отворилась, а затем с щелчком закрылась. Селия затаила дыхание, и сердце внезапно так заколотилось, что ей пришлось схватиться за спинку кресла, чтобы удержаться на ногах. Пожалуйста, мысленно взмолилась она, обращаясь к Судьбе, пожалуйста…

Мгновение тишины. Затем мягкий шаг. Еще один.

И Селия поняла. Она узнала эту поступь. Что-то в атмосфере привычным образом изменилось. Дрожь прекратилась. Сердце на мгновение остановилось, а затем забилось с новой силой, ровно и возбужденно. Селия закрыла глаза и подумала: хвала небесам. Ее губы сложились в улыбку.

Когда Энтони вошел в библиотеку, он ничего не увидел. В комнате была кромешная тьма, и на мгновение Гамильтон решил, что она передумала и не пришла. Энтони ощутил почти облегчение; он волновался во время обеда, украдкой наблюдая за тем, как Селия молча возит еду по тарелке, и гадая, о чем она думает.

Гамильтон с радостью продолжал бы переписываться, сохраняя анонимность. Находясь в своей комнате, он мог смело сказать, что чувствует, оставаясь безвестным. Гамильтон пришел сюда только потому, что решил – дальше хранить свой секрет нечестно. Селия заслуживает знать правду, чтобы иметь возможность отвергнуть его.

Аромат лимонов выдал ее присутствие. Энтони медленно прошел вглубь комнаты и теперь смог разглядеть Селию. Она сделала шаг навстречу; ее белокурые локоны и светлое платье были заметны в темноте. Слабый лунный свет окрашивал ее силуэт серебром: обнаженные покатые плечи, пышную грудь, шуршащие при движении юбки. Волна чистого, беспримесного желания накрыла Гамильтона, едва не смыв все благородные намерения.

Дыхание стало резким и жарким. Это ошибка, говорил он себе, когда шел в библиотеку. Теперь Энтони чувствовал себя слепцом, который пытается выбраться из пылающего леса. Один неверный шаг, и пламя его поглотит. Но каков он, этот неверный шаг, вперед или назад?

– Вы пришли. – Голос радостный.

Или просто удивленный?

Гамильтон сглотнул.

– Мне не следовало этого делать. – Инстинктивно он заговорил голосом более низким и грубым, чем его собственный, все еще стараясь не раскрыть себя.

– Я рада, – произнесла Селия одновременно с ним и сделала еще шаг навстречу. Снова послышалось шуршание юбок.

Энтони издал странный звук, пытаясь засмеяться, несмотря на пересохшее горло.

– Напрасно.

– Но я хотела, чтобы вы пришли.

– Не стоило. – Он почти прохрипел это. Ему хотелось сказать, чтобы она не подходила, но Селия продолжала приближаться: один за другим медленные и мучительные шаги вокруг широкого стола с нарисованной на нем картой. И наконец она оказалась прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки.

– Почему? – шепнула Селия, и Гамильтону потребовалось некоторое время, чтобы понять, о чем она спрашивает.

– Мы должны зажечь лампы, – произнес он вместо ответа. – Это не… благоразумно…

– Что такое благоразумие, как не трусость, пытающаяся оправдаться? – Она сделала последний шаг, подошла вплотную и положила руку на грудь Энтони.

Я хочу только этого, подумал Гамильтон. Достаточно лишь прикосновения, единственного прикосновения, чтобы поставить его на колени. Все те годы, что они были знакомы, он ни разу не прикоснулся к ней, за исключением самых пристойных прикосновений к ладони, к локтю и однажды к спине, когда помогал ей сесть в карету. Гамильтон так сильно сжал кулак, пытаясь противостоять себе, что хрустнули пальцы. Селия не знает, кто с ней наедине в темной комнате.

Нельзя этим пользоваться. Он не посмеет.

– Вы меня не хотите? – Она приблизилась еще на дюйм. – Не хотите столь сильно, как я вас?

– Селия, вы не понимаете, что делаете, – заговорил было Энтони, но она перебила:

– Я понимаю достаточно. – Селия чуть запрокинула голову, глядя на него. Гамильтон скорее почувствовал это движение, чем увидел. Должно быть, его лицо так же неразличимо, как и ее. Впрочем, Энтони не нужен был свет, он и так знал каждую черточку ее лица. – Но я уйду, если вы не хотите, чтобы я осталась.

Гамильтон закрыл рот; таких слов он сказать не мог. Энтони провел слишком много времени, убеждая себя, что вовсе ее не хочет, но успеха так и не добился. В лучшем случае он мог похоронить это чувство глубоко в душе. Свои поступки Гамильтон мог контролировать куда лучше чувств, и при свете дня ни за что не позволил бы себе зайти так далеко. Знает ли Селия, что перед ней он? Если она здесь, с ним, потому что думает, будто это кто-то другой… если Энтони сделает то, к чему она, искушая, его подталкивает – а его тело сгорает от желания подчиниться, – он погубит дружбу, которую так высоко ценил много лет, и обречет себя на вечные страдания.