– Если ты не передашь упомянутое имущество к четырем часам дня вторника, упомянутые люди прибудут на твое рабочее место и силой завладеют упомянутым имуществом.

Как бы грубо послание ни прозвучало, Митци поняла суть: студию разгромят. Когда официантка принесла вино, Митци подняла руки к затылку, расстегнула застежку и сгребла двойную нить жемчуга в ладонь.

– Вот, передашь потом своему ребенку, – сказала она и положила ожерелье перед Блаш.

Блаш взяла жемчуг за застежки и защелкнула у себя на шее.

Эти совершенно незнакомые люди просто использовали его: силой вынудили устроить фальшивые похороны, превращенные в шоу уродцев, довели его там до нервного срыва. Эмбер приехала на похороны, видела все сама из заднего ряда. А потом целая банда с телефонами напала на него и инсценировала весь этот кошмар. Теперь-то он понимает: то был заговор. С самого начала, с того момента, как он получил письмо со ссылкой на фильм про няню. Настоящий заговор. Звучит, конечно, глупо, но именно так: Фостера втянули, им управляли. Чужие люди использовали его ярость, украли силу скорби, воспользовались горем. Рассказывая об этом Эмбер, Фостер ощущал, как нелепо все выглядит со стороны.

Бывшая жена поцеловала его в лоб и мягко уложила на подушку.

Чтобы найти Эмбер, пришлось звонить ее отцу. По счастью, она сама взяла трубку. Смутившись на мгновение, Эмбер объяснила, что скрывается от журналистов в отцовском доме, в доме Пола в пригороде. Замешкавшись еще на одно мгновенье, пригласила его заехать в гости. И вот он здесь. Бывшая жена провела Фостера в спальню, уложила на кровать и утешила.

– Отдохни, – прошептала она ему в ухо.

Пальцы сняли очки с его носа, сложили дужки и положили очки на подоконник. Песик Эмбер, маленький мопсик, запрыгнул на кровать рядом.

– Они все это подстроили, – попытался объяснить Фостер.

Комната расплывалась; без очков ему мало что было видно. Эмбер слушала внимательно, как слушала всегда; дала ему выпустить пар. Потянувшись к изножью кровати, взяла одеяло и укрыла Фостера. Чтобы у него не возникло желания ни вставать, ни даже шевелиться, подоткнула края одеяла ему под плечи и руки. Прежде чем задернуть шторы, посмотрела в окно. Мопсик уютно и крепко прижался к ноге. Разглядывая улицу сквозь щель между шторами, Эмбер сказала бывшему мужу:

– Тебе нужно отдохнуть. Поспи часик.

Вот это везение! Наверное, удача наконец-то решила повернуться к нему лицом. Фостеру потребовалась Эмбер – и тут же удалось с ней созвониться. Причем сразу, с первой попытки. Мало того, Эмбер сама пригласила его приехать, да еще и спать уложила. Да, земля из могилы Тревора мрачными струпьями облепила штаны, земля забилась под ногти. Но малыша Тревора никогда и не было. Робб вдруг стал персонажем драмы, да и вообще мир превратился в кинофильм, сюжет которого развивался к неведомой кульминации.

Фостер ощутил, как уставшее тело заныло, сливаясь с матрасом.

Эмбер наклонилась и поцеловала его, коснувшись лица прядью волос.

– Поспи, – прошептала она, выходя, и плотно закрыла за собой дверь.

Все, он, похоже, выбрался из ловушки. Здесь он в безопасности. Во вторник, в четыре с чем-то, Митци Айвз настигнет кара, однако Фостеру совсем не обязательно при этом присутствовать.

Как же он устал… Песик приткнулся рядом, как когда-то Люси, совсем еще крошка. Запах Эмбер, ее волос вызвал воспоминания о днях, когда они только женились. И Фостер уплыл во времена, напоенные счастьем. Малышка прижалась сбоку, и если не открывать глаза, то он сбросит все эти годы, вновь станет молодым отцом.

Если не открывать глаза, мир прекрасен.

Песик начал тихо и глухо подвывать. А затем – протяжно и громко, предвещая вой сирены. Сирена вплыла в песий вой, и откуда-то из-за окна спальни разношерстный вой соседских собак слился с воем сирены. Полицейская машина приблизилась, и собачий вой потонул в реве сирены.

Фостер открыл глаза и надел очки. Склонив головку набок, мопсик внимательно наблюдал за тем, как Фостер отдергивает шторы, раскрывает окно и выскальзывает на задний двор. Перемахнув через подоконник, Фостер спрыгнул на траву, с разбегу перемахнул через забор и галопом унесся в подворотню.

Митци построила для Фостера корабль. Отключив свет в студии, она начала сотворение мира с созидания океана. И вот корабль уже посреди Атлантики в марте – бушует шторм, ветер взбивает океанские волны. Водяные валы бьют в доски борта, ветер свистит в такелаже. Паруса наполняются и хлопают, ливень решетит по палубам, вода хлюпает в трюме.

Этот надоедливый Гейтс Фостер ввалился через порог совершенно обессилевший, нес какую-то пургу. Одежда была заляпана землей, на скуле расцветал фиолетовый синячище. Бормотал о заговоре. Бормотал о предательстве бывшей жены.

Митци притащила матрас и одеяла, уложила несчастного, стерла старый мир и принялась строить новый. Рвались молнии, сыпались громы. Но мало-помалу промежутки между треском молний и ударами грома росли, порывы ветра слабели. Ливень сменился моросью, а затем прекратилась и морось. Волны утихли, паруса обвисли, и вскоре Гейтс Фостер уже крепко спал.

День тянулся бесконечно. Каждый вопль выражал чей-то ужас, но не те крики искал Фостер. Он не знал людей, которые кричали; он не слышал криков тех, кого любил. Сил сопереживать уже не осталось, и Фостер обнаружил, что его просто раздражают звуки чужих страданий. Продираясь сквозь безумное хранилище нечеловеческой боли, Фостер возненавидел всех этих чужаков только за то, что уши устали от их воплей.

Фостер включал запись крика, удалял запись, переходил к следующей.

Митци то и дело посматривала на него, причем не без страха. Словно знала, кто он такой и зачем здесь.

Фостер написал сообщение в эскорт-агентство, однако ответа не получил. Он стер записи с еще одной катушки, полной бесчисленных страданий людей, ему неизвестных, но погибших жестоко. Потом отодвинулся от пульта и прокричал, иначе Митци его бы не услышала:

– На каком ты сроке?

Митци и не услышала, отгороженная от всего мира наушниками. Поэтому Фостер снова крикнул, и лишь тогда она повернулась, стягивая наушники на шею.

– Когда родится ребенок?

Митци пожала плечами:

– Наверное, во вторник, часов после четырех.

Она опять натянула наушники и вернулась к работе.

Звук шипения ленты в ушах Фостера изменился – вероятно, началась другая запись. В тишине раздался голос чужака:

– Митци, детка, не нужно связывать папочку, пока тот спит.

Фостер невольно глянул на сидевшую рядом женщину. Мужскому голосу ответил шепот ребенка; сквозь шипение записи голос девочки был почти неразличим:

– …что ты сделал с моей подружкой?

У мужчины заплетался язык:

– Не смей, Митци…