я вижу, но целился я, конечно, в ворота. Очень хотел забить… Это было моим реваншем, нельзя дурачить англичан. Я ударил мяч, и он улетел в угол, тогда я разозлился. Но не из-за англичан, из-за флажка. Он раздражал меня, как и фотографы, которые сидели там, и я сорвал красный флажок. Хорошо помню, как ко мне подошел Улоа, ассистент, и заставил меня повесить его обратно.

– Прекрати раздражать меня, – сказал я сгоряча.

– Я перестану, но только повесь обратно флажок, – ответил он.

– Хорошо, я повешу. И в следующем чемпионате мира я буду судьей на линии.

По правде, он правильно поступил. Он мог бы сделать мне предупреждение, но не стал. Я повесил флажок себе на голову, а потом уже на штангу. Есть очень хорошая фотография этого момента…

Потом была другая пробежка в 60 метров. Тоже очень сильный момент. Я точно знал, что меня не смогут остановить. Или я продолжу бежать, или меня толкнут, как меня толкнули локтем, а судья этого не заметил. Но что я теперь скажу Беннасюру? Раз он не увидел тот удар, то не заметил и другой… Да, да, до меня дотронулся англичанин, но случайно: он хотел повернуть, и в этот момент появился я. Вот почему я и не стал сообщать об ударе: поговорил с ним на своем прекрасном английском, пытаясь объяснить, что я все понимаю. Это был настоящий матч джентльменов.

Англичане оказались на нашей стороне еще один раз перед окончанием первого тайма, но всего лишь с парой ударов. Им не хватало идей, и мяч был всегда у нас.

Мне это не очень нравилось. Владение мячом мало чем нам помогало, пока мы не начинали бить по воротам. А мы не били. Поэтому я сказал то, что сказал во время перерыва в раздевалке. Я не хотел, чтобы мы продолжали в том же духе.

Когда я говорю «рука Бога»

Как только начался второй тайм, я сделал то, что делаю всегда, но на этот раз с особой целью: я перекрестился. И мы начали игру с Вальдано. Я не хотел терять ни секунды. Я стремился выиграть матч во что бы то ни стало и чувствовал, что пришел момент менять историю.

Мне пришлось подождать пять минут, всего лишь пять. Баск пересек середину поля как нападающий и передал мне мяч – это он хорошо умел, он был защитником, который играл как полузащитник и атаковал как нападающий. Я завладел мячом и начал атаковать, по диагонали слева в центр с полной уверенностью в успехе. Мне казалось, что будет легко, поскольку все были на своих позициях. Я искал глазами голубую футболку, чтобы мне вернули передачу, а затем я бы все сделал сам.

Когда я сделал пас Вальдано, он не совсем верно ударил, и мяч полетел вверх, я был с Ходжем неподалеку. Ходж это предвидел. И совершил ошибку, которая оказалась мне кстати, потому что в тот момент можно было передать мяч назад вратарю, вместо того чтобы отправлять мяч в воздух… Если бы Ходж сделал так, мяч никогда бы не оказался у меня, никогда.

Но он упал на меня как воздушный шарик.

Ах, какой подарочек, дружище…

«Это мой мяч, – сказал я. – Не знаю, выиграю ли я, но попробую точно. Если уж он оказался у меня, я точно попробую». Я по-лягушачьи подпрыгнул, и Шилтон точно такого не ожидал. Он думал, что я буду бить. Но я подпрыгнул, как лягушка, посмотрите фотографии: на них видно, как выглядело мое тело в этом прыжке.

Я обыграл Шилтона, потому что физически я был намного сильнее. Он тоже прыгнул, но я успел первым, поскольку я смотрел, как мяч приближается, а он, наоборот, закрыл глаза.

У Шилтона была привычка бить по мячу кулаками, а для этого ему требовалось немного извернуться. Если присмотреться к фотографиям, разница между положением Шилтона и моим огромная. По ногам видно: Шилтон все еще на земле, он не подпрыгнул, в то время как я уже взлетел и поднимаюсь вверх.

Я сравниваю себя в тот момент с лягушкой, поскольку мои ноги скрещены, будто я удлинил себе мышцы, я повернут спиной к англичанину, и мои мышцы видны до самых ребер. Видно, что у меня не было ни грамма жира и очень сильные ноги.

И я совсем не раскаиваюсь за гол рукой. Совершенно! Co всем уважением к болельщикам, игрокам, руководителям, я не раскаиваюсь.

Когда я упал, то сразу же бросился праздновать гол. Удар вышел очень сильный. Я ударил кулаком. Мяч влетел в ворота. Я бил рукой, но никто этого не заметил. Ни судьи, ни Шилтон, который отправился искать мяч. Единственный, кто среагировал, – это Фенвик, потому что он был со мной у ворот. Но потом больше никто. Никто не понимал, что делать, даже Шилтон, который и не знал, куда делся мяч.

Я посмотрел на рефери: он никак не мог принять решение. Перевел взгляд на остальных судей – то же самое. И я побежал праздновать гол. Беннасюр потом мне рассказал, что посмотрел на линию. Там был болгарин Дотчев, он ждал решения арбитра. Дотчев не поднял флаг, не побежал в центр, он отказался от любой ответственности. После этого они поругались между собой, обвиняя друг друга.

Я продолжал бежать, не оборачиваясь назад. Первым появился Чечо, но двигался он очень медленно, будто бежал и думал: «Не может быть, не может быть». Я хотел, чтобы прибежали и другие, но были только Вальдано и Бурручага. Оказывается, Билардо запретил полузащитникам праздновать голы, так как не хотел, чтобы они тратили энергию. Но в тот момент они мне были очень нужны, очень сильно.

Думаю, они не хотели даже смотреть назад на поле, потому что боялись, что гол аннулируют. Когда ко мне подбежал Чечо, он спросил:

– Ты забил рукой? Да? Рукой?

– Замолчи!

И я продолжил радоваться голу.

Я тут же посмотрел на трибуну, где были мой старик и Коко. Я показал им сжатый кулак, и они ответили мне тем же.

Мне по-прежнему было страшно, что гол аннулируют, но его не аннулировали.

И я совсем не раскаиваюсь за гол рукой. Совершенно! Cо всем уважением к болельщикам, игрокам, руководителям, я не раскаиваюсь. Потому что я вырос с этим, в Фиорито я всегда забивал голы рукой. И то же самое я сделал перед 100 000 других людей, которые меня не видели. Потому что весь мир кричал гол.