Я сразу же почувствовал явный холодок в их отношениях.

— Будь осторожен на Творожном Пудинге, — сказал Нолан, — осаживай его; я не хочу, чтобы ты загнал его перед скачками в Челтенхэме, иначе ему не одолеть Кима Мура.

— Я не нуждаюсь в советах всяких гребаных любителей, — ответил Сэм.

— Ким Мур — основной его долбаный соперник.

— Гребать я хотел гребаных соперников.

Взрослые люди, подумал я, а матерятся, как впервые узнавшие эти слова школьники.

В одном им можно было отдать должное: каждый был уверенным, здравомыслящим и в высшей степени опытным жокеем.

Сэм выжал из Творожного Пудинга все возможное. В бинокль, который мне одолжил Тремьен, я следил за его золотистой каской от старта до самого финиша. Он шел ровно — третьим или четвертым, не боясь пропускать вперед других наездников.

Виндзорский ипподром представлял собой большую восьмерку, а на ипподромах такого рода на первом месте стоит тактика. Временами жокеев можно видеть только спереди, что лишает возможности определить, кто лидирует в скачке. На одном из поворотов Творожный Пудинг плохо взял барьер, едва не ткнувшись мордой в землю, и Сэм чуть было не вылетел из седла. Стоящий рядом со мной Тремьен отпустил выражение, ничуть не уступающее по силе тем, которыми так любил изъясняться Нолан. Однако и лошадь и жокей каким-то чудом избежали падения, а Сэм сказал потом, что этот инцидент обошелся им в три или четыре корпуса.

Чтобы нагнать эти три корпуса за оставшееся до финиша короткое время, Сэм дал Пудингу несколько секунд на восстановление равновесия и прошел два последних барьера с таким отчаянным безрассудством и пренебрежением к собственной безопасности, что вызвал мое неподдельное изумление. Сэм безжалостно пришпоривал, борясь за каждый дюйм.

Тремьен опустил бинокль и почти равнодушно наблюдал за стремительным финишем. Он только удовлетворенно хмыкнул, когда морда Творожного Пудинга за несколько метров до финиша показалась впереди.

Поздравления еще не успели отзвучать, когда Тремьен чуть ли не бегом вошел в комнату, где чествовали победителей, увлекая меня за собой. После восторженных, слов в его адрес Тремьен бросился осматривать взмыленное запыхавшееся животное — нет ли у него каких-либо повреждений или порезов (их не оказалось), затем дал короткое интервью прессе и пошел за Сэмом в весовую, чтобы взять новое седло для Великолепной.

Когда он вышел, я увидел, как к нему приблизился Нолан и стал жаловаться на то, с какой жестокостью обошелся Сэм с Творожным Пудингом и что эта жестокость лишает его, Нолана, шансов на победу в Челтенхэме.

— Скачки в Челтенхэме состоятся еще через шесть недель, — спокойно отреагировал Тремьен. — Уйма времени.

Нолан вновь скорчил недовольную гримасу.

— Сэм поступил совершенно правильно. Ступай и сделай то же на Ирландце, — с невозмутимым терпением отрезал Тремьен.

Нолан гордо удалился в таком гневе, который был явно неуместен перед заездом. Тремьен вздохнул, но не проронил ни слова. Мне показалось, что он мог стерпеть от Нолана больше, чем от Сэма, хотя Сэм ему был явно более симпатичен. Причиной тому могло быть многое: социальное положение, аристократические манеры, связи.

В следующем заезде — скачках с препятствиями — Сэм проявил исключительную галантность по отношению к Великолепной. С его легкой руки эта неопытная молодка ни разу не споткнулась и явно чувствовала, чего от нее хотел наездник. Она пришла к финишу третьей, и это, как я понял, вполне удовлетворило Тремьена; для меня же было истинным удовольствием наблюдать за тем, как реализуются заранее намеченные планы.

На пути на весовой к денникам за Ирландцем, который должен был выступать в следующем заезде, Тремьен передал мне конверт с банкнотами я попросил поставить всю сумму на победу Ирландца.

— Не люблю, когда люди видят, что я сам делаю ставки, — объяснил он, — потому что они тут же понимают, что я уверен в победе, и сами ставят на ту же лошадь, а это уменьшает мой выигрыш. Обычно я делаю это через букмекера по телефону, но сегодня я должен был убедиться в состоянии грунта. Дорожка после снегопада могла стать опасной. Вы не сделаете это для меня?

— С удовольствием.

Он кивнул и отошел, я же поторопился к окошкам тотализатора и протянул сумму, которой бы мне хватило на то, чтобы прожить год. Ничего себе — «ставлю по маленькой».

Я нашел его на парадной площадке и спросил, отдать ли ему билеты.

— Нет. Если он придет первым, заберите мой выигрыш, пожалуйста.

— Хорошо.

Нолан разговаривал с владельцами, источая обаяние и всячески сдерживаясь в выражениях. В жокейском костюме он выглядел по-прежнему щеголеватым, сильным и самоуверенным, но, как только он оказался в седле, все его чванство как рукой сняло. Профессионализм взял верх, он сосредоточился и успокоился.

Я плелся за Тремьеном, с трибун мы смотрели, как Нолан демонстрирует свое исключительное мастерство, на фоне которого остальные любители выглядели как ученики воскресной школы. Он выигрывал секунды, преодолевая барьеры с необыкновенной легкостью, всякий раз вовремя давая лошади сигнал к прыжку. Расчет, а не везение. Присущее ему мужество, за которое его полюбила Мэкки, проявилось и здесь.

Владелицы — мать и дочь — не находили себе место от волнения. Хотя они и не были бледны и не находились еще на грани обморока, однако из их слов следовало, что поставленные в тотализаторе деньги могут вернуться к ним только с победой, до финиша же им еще долго предстояло кусать губы.

Нолан, как бы задавшись целью переплюнуть Сэма Ягера, с легкостью преодолел три последних барьера и пришел к финишу, опередив ближайшего соперника на десять корпусов. Тремьен позволил себе глубокий выдох, а владелицы бросились обнимать друг друга и Тремьена и наконец перестали дрожать.

— Вы могли бы сделать Нолану хороший денежный подарок, — без экивоков сказал Тремьен.

Но женщины посчитали, что такого рода награда может смутить его.

— Дайте деньги мне, а я передам их ему. Никакого смущения.

Но мать с дочерью ответили на это, что лучше они побегут встречать свою лошадь-победительницу. Так они и сделали.

— Жадные твари, — сказал Тремьен мне в ухо, когда мы наблюдали, как они выпендриваются перед фотографом на фоне лошади.

— Они что, и в самом деле ничего не дадут Нолану? — спросил я.

— Это запрещено правилами, и они об этом знают. Любителям не положено платить за победу. Нолан в любом случае должен был выступать на этой лошади, он никогда не упустит такого шанса. А я благодаря своему жокею верну деньги в двойном размере, — голосе его звучал юмор. — Мне всегда казалось, что жокей-клуб ошибается, запрещая профессиональным жокеям делать ставки на самих себя. Он направился в весовую забрать седло Сэма и взвесить упряжь для Бессребреника, я же пошел к тотализатору за выигрышем, оказавшимся примерно равным ставке. Нолан скакал на явном фаворите.