мне, ты будешь купаться в золоте! Или ты собралась всю жизнь стоять с протянутой… ногой?

— Мальчик, не будь наивен, я профи, — решила Сита ему подыграть, — это моя стихия!

— Хорошо. Но что-то же ты должна любить? Я докажу тебе, что миром правит любовь.

— Я люблю только деньги!

— Как сказал поэт, «золото валяется под ногами». Дай мне ещё хотя бы пару минут, чтобы я смог его перед тобой рассыпать. Я докажу тебе, что я не меньший профессионал, чем ты. Клянусь своей треуголкой…

Через полчаса оживленной беседы, когда начало уже темнеть, Сита шумно вздохнула и сказала:

— Ладно, надеюсь, деньги на бутылку шампанского и номер в гостинице у тебя найдутся.

— Обижаешь. Я же предупредил, что я — профи. Когда поэт говорил, что золото валяется под ногами, он имел в виду, что слово — самая звонкая монета! Но я — гораздо больше, чем поэт. Или мне следует надуть щеки для важности?

Когда Сита попросила вторую бутылку шампанского, бармен впал в лёгкое неистовство. И подмигнув бармену, Аполлону пришлось шепнуть ей:

— Нельзя требовать от людей слишком многого, иначе они перестанут тебе доверять. Особенно — сразу. Постепенно — другой разговор. По крайней мере, дольше сумеешь продержаться на плаву.

— Да, вижу, ты действительно профи. А я думала, ты всё врёшь.

— А я и так вру. Врать — не обязательно обманывать. Более точное значение этого термина — входить в доверие. От «врать» — «врата». «Приврать» — «привратник». И так далее по списку. Ещё это называют «влезть под шкуру». Главное — войти в их расположение. Казармы. И разоружить своей улыбкой.

— А я-то наивно думала, что у нас уже давно никто никому не доверяет, — скривила она губы.

— А никто никогда Никому и не доверял. Для этого ты должен, прежде всего, стать Кем-то — в его глазах. Именно этим-то я и пользуюсь. Это наша маленькая тайна, — улыбнулся Аполлон, подмигнув. — Когда никто видит Некто, разве может он устоять перед соблазном не превратиться из ничто в Нечто? Для того чтобы хотя бы попытаться чувствовать себя с ним на равных. Конечно, потом он понимает, что это была всего лишь иллюзия, злая шутка его ума. Но ведь ум для того и создан, чтобы превращать желаемое в действительное! А разве можно отказать себе в желании быть умным? Тем более — в желании наглядно реализовать сие желание.

— Ну, уж я-то тебе о себе ничего не расскажу. Даже не надейся!

— От тебя этого и не потребуется, — улыбнулся Аполлон. — Рассказывать я люблю и сам. Проблема обычных рассказчиков в том, что они заняты тем, что наслаждаются своей речью. Как дети. Расхваливая себя своей эрудицией и осведомленностью, чтобы повысить свою самооценку в глазах слушателей. Как рабы — на ярмарке. Своего тщеславия. Чтобы подороже себя продать. Я же, вместо этого, слежу за реакцией собеседника, чтобы ни на секунду не упустить его интерес из тисков разговора. Ведь другого более занимает то, что как-то пересекается с его личной жизнью, но поданное под более экзотичным соусом. Самая сокровенная его часть, вынесенная за рамки его личности и разгуливающая в моей речи без штанов. Постепенно, рассказывая параллельные тому, что его так заинтересовало истории, я всё более сужаю круг, пока он, в сердцах, не рассказывает мне своим милым шёпотком, что однажды с ним самим приключилась точно такая же история! А дело было так… — улыбнулся Аполлон. — Когда ты видишь, что кто-то может понять тебя лучше, чем ты сам, невольно открываешь ему больше, чем другим. Тем более — тому, кому ты оказываешь услугу. Никому и в голову не взбредёт, что ты сможешь плюнуть в колодец, из которого пьешь. И не только воду. Так я вытаскиваю из заколдованных колодцев их умов, которые они наивно именуют душами, все их драгоценнейшие тайны. Существо ума — весьма самолюбивое животное. Поэтому для него нет ничего хуже, чем потерять уважение своих близких. Стоит эти тайны узнать кому-либо из тех, кто его любит и уважает, как они тот час же потеряют на его счёт все свои иллюзии. А ведь наши иллюзии — это единственное, что ещё хоть как-то держит нас на этом белом (раскалённом добела от бесконечного вранья самому себе и другим) свете.

— Так что, у обывателя нет души? — растерялась Сита.

— Душа — это весьма сложное образование. Врожденно ею обладают только те, кому в одну из своих жизней хотя раз уже удалось её в себе взрастить. Она появляется только у более опытных и насыщенных благородными поступками людей. Обыватели же никогда не ставят над собою опытов и поэтому не способны использовать свой ум для самоизучения. А тем более — для самосовершенствования и становления. Ведь в этом нет выгоды! Наоборот, правдивость невольно заставляет тебя отказываться от сомнительных сделок. И они считают это твоим недостатком, а не достоинством, потому что это мешает им наживаться, обманывая других. Они напоминают мне пустоцвет, который вроде бы тоже как цветет, но не способен ни на завязь, ни тем более — на плод.

— Что ещё за плод?

— На плод души. Его аромат ты можешь ощутить лишь подойдя ко мне чуть ближе и слегка коснувшись. А вполне ощутить его вкус можно лишь начав заниматься со мною тем, чем ты вместо этого постоянно пыталась заниматься. Не испытывая от этого ничего, кроме разочарования. Ведь пустоцветы не обладают ароматом.

— Но «активность личности проявляется при удовлетворении ею своих потребностей», — процитировала она Маркса. — Причем, так, — покачала она головой с улыбкой, — что они нередко начинают даже пахнуть.

— В основном — потом, — усмехнулся Аполлон. — Проявляя активность стадного, то есть, пардон, социального животного!

— Это звучит более научно, — усмехнулась Сита.

— Но по сути корень у этих слов один — община. Личностью, то есть личиной, лицом — ты начинаешь обладать, как только перестаешь бежать за другими. Пытаясь стать «первым среди равных».

— Цезарем! — самовлюбленно подчеркнула Сита.

— Когда само понятие равенства начинает терять для тебя всякий смысл. А желание стать первым отпадает за ненадобностью. И ты начинаешь ощущать себя более сложным и более высокоорганизованным существом. Постепенно убеждаясь в том, что ты уже немного не такой, как другие.

— Гадкий утенок? — усмехнулась Сита.

— Который начинает осознавать себя лебедем и раскрывать свои слишком длинные (уродливые для обычных утят) крылья. Но происходит это только после того, как на твоём впервые обретённом лице начинают постепенно вырастать глаза. И ты впервые замечаешь то, что реально вокруг тебя происходит. А возникает это только после того, как ты