— Их потому и называют «рабами любви», что они уже не могут увидеть в женщине ничего нового и захватывающего, не чуждого залихватского исторического куража! В отличии от подлинных ценителей жанра.

— Таких, как ты? — удивилась Сита.

— Они просто не могут женщину заново для себя открыть и найти в ней хоть что-то новое. То, что и составляет её истинную сущность. Заблудившись в дремучем лесу своих толкований и догматов. Один за другим оступаясь во тьме невежества с этого могучего утёса. Ведь чем ты умнее, тем более ты свободен. Вот и всё. Но чем более ты животен, тем сильнее ты подчинён инстинктам и необходимости им следовать.

— Под тем или иным предлогом, — согласилась та. — Именно поэтому я никогда и не останусь без заработка.

— Особенная ценность ума в том, что он позволяет нам гораздо быстрее набираться жизненного опыта. И делать выводы. А опыт и смекалка позволяют эффективнее обходить любые препятствия, то есть делают нас более свободными. Как в быту, так и на работе. То есть не в витиеватых теориях на эту тему, а на практике.

— По сравнению с бал-бесами, постоянно набивающими шишки, — усмехнулась Сита, — наступая на одни и те же грабли.

— Полностью находясь во власти тела и не отличая его «голос» от своего собственного. Теперь ты понимаешь, почему я выбрал именно тебя, профессионалку?

— А ты не боишься, что это явление стало для меня настолько затертым, — потупилась она, — что я тебе только всё испорчу?

— Девочка, не будь наивна, именно ты мне и нужна. Так как ты именно поэтому будешь более занята не удовольствием, которое другие привыкли от этого получать, пуская всё на самотёк, плывя «как бревно» по реке страсти, а как раз тем, как именно ты это делаешь, ведь для тебя это, прежде всего, активный труд. То есть сможешь подойти к этому как свободный художник, получая от этого чистое наслаждение, не отравленное литургией привычки, завывающей на высоких нотках ностальгии по ложно понятому удовольствию как осознанной необходимости заниматься этим в лечебных целях. Понимая, таким образом, и саму жизнь не как искусство, игру и наслаждение (как изысканнейшую арабеску, которую мы трепетно наносим на холст бытия «лишь упоением в заворожённой силе»13 мазок за мазком, взяв розовыми перстами вкуса мгновение, как тончайшую в этом мире кисть!), но — как одну из своих старых привычек, которую рано или поздно придётся бросить. Так что лучше уж я не буду так сильно возбуждать твой интерес к этой теме. Ни то ты ещё, не дай бог, начнёшь размышлять над этим, сублимировать свою энергию страсти и, в итоге, лишь перевозбудишься. Охладев ко мне навсегда.

— Как скажешь, — усмехнулась Сита, — жду тебя завтра.

Официального такси в Трои тогда ещё не было. И хозяева легковых автомобилей сами подвозили тех, кто с обочины жалобно тянул ласту, умоляя остановиться. И немного подзаработать, если ты всё равно направляешься в ту же сторону.

А заработав за выходные весьма неплохой куш, решил навсегда остаться жить в Трои. Забыв Елену, как дурной сон.

Прекрасно понимая, что если он купит себе квартиру, то Равана об этом рано или поздно узнает. Ваю и Варуна убьют его в этой же квартире. Если это не сделает Сита раньше их. И решил снять скромную студию, чтобы не выделяться из толпы.

Тем более что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и ковром с восточными арабесками на полу предложенная агентом недвижимости студия сразу же ему понравилась, как только он в неё вошел. Навевая воспоминания о той самой «красной комнате», которую Ганеша с первого же рейса постоянно пытался бессознательно воссоздать у себя в каюте, чтобы и в рейсе чувствовать себя, как дома. Хотя заходившие к нему в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари, взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали ему свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так что Ганеше подолгу не удавалось их прогнать спать, настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.

Особенно — одну буфетчицу, которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр и вечный «День открытых дверей». Сквозь проём которых и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку командного состава, пока она мирно шла из кают-компании в душ, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Благо, что звучание его музыкального центра «Шарп» было просто божественным. Заставив буфетчицу невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной нити Ариадны вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.

Но увидев вместо него скромного Ганешу, расслабиться и, играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:

— Можно? Просто, дослушать песню.

Затем — альбом. И — расцвести душой!

А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее.

И Ганеша, сидя рядом с Эхо, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела.

Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая, в глубине своей чуткой души, всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется.

И только потом уже — и телом. Если до этого дойдёт (до этого дурашки).

Тут же получив от хозяина этого заведения (с ней беседы) бесплатный абонемент на его постоянное посещение.

— В качестве музы, разумеется.

— И не более того! — подхватила Эхо. И гулко рассмеялась.

Но неожиданно для самой себя так завелась рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят, а затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне… что тут же пожела-ла-ла-ла завести (себе) хозяина. На высочайшую из вершин!

Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его. Выйдя с Ремом и Караваем в туалет и, в трёх словах, обсудив сложившуюся — у него на диване — ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.

Пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что Ганеша их ещё не выгнал. «Идиот! Я же сказала им, что