сам надеть на меня новый комплект украшений с изумрудами, зная уже, как сильно я их люблю! И швырнул их в море! Представляешь? Только за то, что приревновал меня к Удаву!

— Взбредёт же такое в голову, — горько усмехнулся Ганеша. — Лучше бы он просто тебя избил. Или утопил. Как все.

— Да! Чтобы я уже не мучилась, — заплакала Елена, — ощущая себя «голым королём»! Или ты думаешь, почему все девчонки стали после этого надо мной смеяться? Вот поэтому-то я и не хотела бы больше ни в кого из вас влюбляться. Я же говорю, я едва оправилась.

— А я после очередного расставания с любовью всей жизни в рейсе постоянно пытаюсь прыгнуть за борт. И как только осознаю себя жалким неудачником, Господу постоянно приходится меня спасать.

— То есть? — озадачилась Елена. — Ты веришь во всю эту чушь?

— Знаешь, когда стоишь ночью на открытой палубе и думаешь: «Прыгнуть за борт прямо сейчас или ещё немного подождать», вдруг открывается дверь, и матрос добычи выходит из каморки и говорит: «Что, прыгать надумал? Пошли, накатим!» Вдруг понимаешь, что это далеко не случайно. А ты сколько раз пыталась покончить с собой?

— А ты посчитай шрамы! — злобно вывернула она запястье.

— Всего-то три раза? — усмехнулся он. — Да ты, по сравнению со мной, жалкая любительница. Острых ощущений!

— Очень острых! — усмехнулась Елена. И передёрнулась. — Вот я и опасаюсь, что наш роман будет для кого-то из нас последним. Я сразу же увидела в тебе «родственную душу».

— Поэтому я и не хочу тут уже ни на ком жениться, — признался Ганеша. — Я оказался совершенно не приспособлен к семейной жизни и попал, как кур в ощип! Единственное, что мне удалось вынести, покипев в чане жизни и впитав её витамины и ароматы, это что адаптация к семейной жизни ведет к её десакрализации. Но никакой конкретики не даёт взамен совершенно! Так как семейная жизнь основана и функционирует на основе идеальных отношений идеальных вещей, которой никто из нас в этом мире не является.

— Почему это?

— Ну, хотя бы потому, что если ты хочешь обладать как можно лучшей самкой, ты должен из кожи вон лезть, доказывая ей, что ты самый лучший самец в этом стаде. И обладать как можно лучшими вещами, наглядно доказывающими ей твою чуть ли не богом избранность, — показал он Елене жестом сверху-вниз на свой дорогой наряд, купленный им в элитных бутиках в Пусане.

— Средний имидж и средние вещи притягивают средних самок, — согласилась Елена, поняв теперь, почему он купил себе новую машину.

— И отталкивают — лучших! А тот, кто пытается на всём сэкономить, притягивает вечером свою экономку. А чтобы сэкономить и на экономке, заводит себе жену.

— А я-то наивно думала, что скромность украшает человека.

— Рисуя его прекрасным евнухом в глазах самок! Поэтому-то обывателей жизнь, сама по себе, ничему не учит. Ведь альпинизму нельзя научиться, живя в долине! Кроме как набивает им голову суевериями, которые в критических ситуациях «почему-то» уже не работают. И обыватель беспомощно смотрит на свои «познания» и, не найдя поддержки в себе, начинает искать её у Бога, которого он «убил» вместе с Ницше, чтобы с чистой совестью нарушать его заповеди, и которого теперь вынужден срочно реанимировать. В своём сердце. Из песен Его пророков. Откуда здесь твёрдая почва под ногами? Он и в Бога не верит и не верить уже не может. И не зная к чему стремиться, стоит и топчется на месте, как лошадь, потерявшая наездника, не зная уже к кому пристать. Поэтому личный опыт — это собрание сочинений!

— Если он не переосознан критически?

— А все твои воспоминания — утопия!

— Но нам для того и дается жизнь, чтобы мы с каждым днем становились всё более настоящими! — возразила Елена. — Используя прошлый опыт, как орудие своего каждодневного труда.

— И антиутопия — у тех, кто пытается со всем этим покончить. Раз и навсегда. Они всё никак не поймут, что смерти для нас уже давным-давно не существует. И самоубийства бессмысленны, понимаешь? — с укором посмотрел он на её шрамы. — Сознание уже давным-давно отцифровывается на «облако» души, имеющей полевую форму и структуру, носитель которой «меньше зёрнышка горчичного». Каждым своим подвигом или проступком нажимая на клавишу «ввод» и унося, добавляя это в «облачное хранилище». И то кем ты, в итоге, станешь, зависит только от того, как именно ты программируешь свою реальность уже сейчас, каждый день поступая так или иначе. А покончив с собой однажды, ты программируешь себя делать это снова и снова, каждую жизнь.

— Вовлекаясь в эту «дурную бесконечность» самоубийств?! — засмеялась Елена. Над собой.

— Поэтому я и хотел бы, если честно, чтобы мы встречались без обещаний, — улыбнулся Ганеша и включил ей модную тогда песню «Обещания».11 — Как и завещал нам пророк Илия. Послушай, он поёт мне именно о тебе!

— Но боюсь, что Ганимед, Дез, Дум, Братки и все прочие музыканты в этом городе тут же станут считать меня твоей девушкой, — отстранилась Елена, сделав музыку тише. — Свободные отношения просто не укладываются в их низколобых головах неандертальцев. Они если видят знакомую им девушку рядом с парнем, тут же пытаются их поженить. А я уже устала быть чьим-то прилагательным, пойми. Дело не в тебе, дело в нашем городе. Ведь если ты с кем-то начинаешь шутить, просто улыбаясь, то тебя тут же начинают считать бог знает кем. Особенно, если ты ему после этих «виляний задом» так и не даёшь. Он тебе этим мстит! Вызывая у твоего мужа ненужные вопросы, заставляя оправдываться. На ровном месте! Хотя я просто пыталась быть с парнями милой. Что они тут же начинали расценивать как то, что я пыталась с ними заигрывать. Только потому, что я красивая. И они тоже хотели бы со мной переспать, чтобы перестать завидовать Ахиллу.

— Ты просто не поняла сути рассматриваемого вопроса, — начал умничать в нём Аполлон. — Ахилл — яркая индивидуальность среди панков, которые трутся об него, как коты, ощущая в нём своего лидера. Дез уже сто лет как играет с Думом, а Ганимед поёт, со сцены внушая фанатам то, какой он умный! Если помнишь, это именно Дез организовал всю нашу неформальную тусовку, предложив музыкантам и их фанатам собираться по субботам около Дворца Культуры. Братки тоже уже давно на сцене, их знает весь город! Тем более — после концерта, где они — безусловные божества, грозно взирающие с этого «Олимпа» сверху-вниз на простых смертных. Я хоть и не пою, но то и