Роджер от природы рассеян, при этом во время урока ему обязательно звонит кто-нибудь из пациентов, и тогда он совсем теряет голову. Даже я в другом конце комнаты слышу, что женщина на грани истерики. Когда крик в трубке становится нестерпимым, Роджер начинает бегать по комнате кругами. Разговор оканчивается его свешенной головой. Он садится и жалуется мне:

– О-о! О-о! Больной Джанет Браун опять хотел наркотики!

За три года я привыкла к тому, что все пациенты Роджера грамматически мужского пола, все они требуют наркотики и время от времени кричат на него. Рассказывая мне о них, он, наверное, нарушает клятву Гиппократа, но давал он ее не мне, поэтому я выслушиваю все от начала до конца:

– Год назад, – начинает Роджер, нервно крутя пальцами взад-вперед, – Джанет Браун был в тяжелой аварии, есть большая проблема со спиной. Она хочет много наркотиков. Это нельзя, и я не давал. Она тогда кричал на меня, кричал на секретаршу, кричал на аптеку!

Я сочувствую. Я понимаю Джанет Браун, я понимаю Роджера. В принципе, мне нужно было стать психиатром.

Помимо медицины Роджер ведет два бизнеса. Первый бизнес Роджера – жилые дома в Оклахоме. Всем заведует менеджер Рони. Иногда Рони звонит Роджеру и тоже кричит на него.

– Рони опять звонил и просил сто тысяч! – говорит Роджер после разговора с ним.

– Сто тысяч!

– Сто тысяч будет хватить только на три месяца. Рони купил землю и строил дворец с мраморными колоннами.

– На что сто тысяч?

– Рони нанял рабочих год назад, они ничего не делали. Я сказал Рони: это еще хуже, чем в Руссии.

Я изредка поправляю его, но на самом деле я уже отчаялась.

Все-таки иногда мы занимаемся. За три года прочли несколько рассказов. Больше всего Роджеру понравился Толстой. Иван Ильич был «очень больной хороший человек». Сейчас мы читаем «Героя нашего времени». Печорин Роджеру не нравится. Он обижает женщин. Роджер их от Печорина защищает:

– Я не понимаю, что его проблема! – восклицает Роджер, бегая вокруг меня по комнате. – Женщины лучше мужчин. Они очень верные. У больной Мэри-Энн у мужа есть проблема. Ему отрезали ноги. Она его не бросила. Я знаю, что он бы ее бросил, если б ей отрезали ноги. Если бы вашему мужу отрезали ноги, я знаю, что вы бы его тоже не бросили.

– Типун тебе на язык!

– Что есть «типун на язык»? – спрашивает Роджер и достает карточки.

На карточках мы записываем новые слова и выражения. Роджер обещает повторять их дома, но тут же забывает карточки на столе. Я бегу за ним по коридору:

– А карточки?

– О-о! Типичная история. Я забыл.

Разумеется, Роджер живет один.

– Я хочу опять найти жену, – говорит он мне.

– Почему опять?

– Трудно поверить, но у меня уже был жена.

– Как ее звали?

Жену Роджера звали… Впрочем, это неважно, потому что к тому времени, как мы с ним познакомились, она сбежала от него к танцору аргентинского танго. Жена была профессиональной танцовщицей из Руссии. Роджер оставил ей трехкомнатную квартиру, которую она теперь ему же и сдает за полторы тысячи в месяц. Все это похоже на аргентинскую мыльную оперу.

Запасной комплект ключей от квартиры бывшей жены Роджера хранится у меня дома в ящике стола. Два раза в месяц он теряет свой комплект и приходит ко мне за ключами. Еще несколько раз в месяц Роджер теряет портфель, шапку и кожаные перчатки.

– О-о! Есть большой проблема, – говорит он с порога.

– Что случилось?

– Типичная история, потерял перчатки.

Мы садимся в его «тойоту» и едем на Ньюбери-стрит. В машине тяжелый запах.

– Чем, прости, у тебя так пахнет?

Роджер вертит головой и принюхивается:

– Нищим, – отвечает он через несколько минут.

– Нищим?

– Ни-щим, – подтверждает Роджер.

Я оборачиваюсь. Я бы не удивилась, обнаружив под сиденьем нищего. Но там только пустые бутылки из-под имбирного пива. Имбирное пиво Роджер пьет перед уроком русского языка, чтобы в голове был сахар.

– У тебя в машине кто-то ночевал?

Он поворачивает ко мне худое серое лицо.

– Ни-щем не пахнет. Ни-кто не ночевал.

Перед магазином Армани Роджер приосанивается:

– Там есть красивый девушка! Почти модель, – говорит он.

– Посмотри в зеркало! – говорю я, но Роджер не понимает намеков и флиртует с девушкой:

– Вы – самый красивая девушка на Ньюбери-стрит, и у вас есть хороший вкус, – говорит он ей по-русски.

Не понимая его, девушка краснеет:

– Вы можете перевести? – спрашивает она меня.

Я толкаю Роджера в спину:

– Очнись!

– О-о! – отвечает он. – Извыните!

Продолжая отпускать неуклюжие комплименты, он просит девушку помочь ему выбрать перчатки.

Через две недели, когда он их потеряет, мы снова поедем в тот же магазин.

– Зачем непременно туда, есть места поближе и подешевле?

Роджер не сегодня родился, он это знает, но он хочет Армани. Друг Роджера Боб сказал ему, что, когда у человека нет вкуса, ему лучше одеваться в Армани.

– Это было давно, – говорю я. – А теперь есть я, и я могла бы помочь выбрать что-то в другом магазине и сэкономить твое время и деньги. К тому же ты ведь их все равно скоро потеряешь!

К сожалению, Роджер может потерять все, кроме привычек:

– Нет, Армани лучше! – упрямо говорит он.

Роджер занимается русским пять дней в неделю. Я наблюдаю в окно, как он паркует свою «тойоту» на противоположной стороне улицы. Три года в капоте зияет вмятина, треснувшие окна подклеены грязной серебряной изолентой. Он выходит из машины, поочередно роняя в грязь перчатки, портфель, шапку. Из кармана пиджака торчит изумрудного цвета галстук.

– Это тоже из Армани, – хвастается он. – Это красивый?

– Цвет веселенький, – говорю я.

– Что такое «цвет веселенький»?

– Анекдот есть такой.

– Я хотел слушать анекдот по-русски!

Я рассказываю ему анекдот, заранее зная, что он не поймет. Дело в том, что Роджер совершенно не способен к языкам… Я терпеливо пересказываю анекдот своими словами. В пересказе юмор пропадает. Ладно, пусть будет чем-то вроде культурной справки, урока страноведения.

Короче, говорю я, звонит простой советский человек в магазин и спрашивает у продавщицы, есть ли ситец на шторы. Продавщица отвечает, что ситец есть, и вешает трубку. Но человек снова звонит. Он хочет убедиться, что не ослышался. Продавщица отвечает, что не ослышался. Но потом он звонит в третий раз. Ему хочется купить не просто ситец, а такой, чтобы был веселенького цвета. Понимаешь, – объясняю я Роджеру, – жизнь у советского человека серая и безрадостная, и поэтому он хочет, чтобы хоть занавески у него были веселенького цвета. Но, когда он звонит в третий раз, продавщица – грубая и вульгарная женщина – не просто отвечает на вопрос, а называет человека «сукой». «Приезжай, сука, обхохочешься!» – говорит она.