Он вздыхает:

– И знаешь, вот я подумал, что нашей Жаклин еще, в принципе, не поздно реализоваться. Хорошая дочь растет, работа ничего. Марк тоже вроде приличный человек оказался…

– Жаклин вышла за тебя замуж с задней мыслью, поэтому срочно перестань вздыхать.

Сэм все равно вздыхает. Видимо, я опять сказала что-то не диалектичное.

Так оно и есть.

– Задние мысли – атавизм жизни в капиталистическом обществе! – говорит он, вставая и идя к двери. Я иду за ним и продолжаю спорить:

– Я пожила в социалистическом, там передних вообще не было!

– Не веришь ты в человека! Это сказывается на твоем творчестве!

С другой стороны, зачем я все время с ним спорю? Пусть Сэм остается таким, каков он есть – с верой в человечество. На практике он лучше меня. Он хоть пробует жить. А я, если вдуматься, что? Я только и жду, когда меня оставят в покое. Ни капитализма не будет с его акульим оскалом, ни социализма с его щербатым ртом. А будет вот что. Будет ветреный день в конце июля, Сэм с его приемной дочерью Самантой сядут в машину и поедут в зоопарк смотреть какую-то капубару. Что за капубару такая, для чего ее нужно смотреть? Мне, что ли, сходить в зоопарк? Заодно и разузнать – ведь не на Марсе живу.

Да, будет еще Тони. Запой его кончился после того, как я призналась ему, что иногда ворую в магазине. «Правда?» – спросил он и открыл дверь.

Недавно с их балкона на мой упала клубника. Я вышла подобрать и случайно услышала их разговор. Они планировали совместную поездку на митинг протеста в Вашингтон. Это хороший знак. Если у людей есть силы протестовать, значит, у них всё в порядке. Но когда Тони запивает, он запирается в своей комнате и звонит мне. Грехи сближают людей. В трубке ночью раздается его испуганный голос:

– Я опять ЭТО сделал! Скажи Сэму, чтоб не сердился.

И снова я иду кружить по двору, где паркуется мэр. Вот он, кстати, идет, поправляя на ходу галстук. У нас теперь с ним общая тема для разговора:

– Ты, случайно, Тони не видела?

– Нет.

– Если увидишь, передай, что я уехал на пару дней, надо полить цветы.

Я говорю, что обязательно передам, и смотрю, как он садится в машину. Мэр ее не запирает. Наверное, тоже из веры в человечество. Надо его предупредить – у меня в этом дворе три велосипеда украли.

– Как у него там дела с подругой? – спрашивает мэр в приспущенное окно.

– Нормально, кажется.

– Душевный парень… Зачем он только пьет?

– Оттого, может, и пьет, – говорю я, но мэр уже этого не слышит.

Я вроде бы все рассчитала правильно: субботний день, супермаркет переполнен, пять продавщиц работают, как роботы, не поднимая головы. Дальше действовать надо было быстро и решительно. Я бросила пакет с сосисками в сумку, три свежерасфасованные баночки с супом гаспачо поставила одна на другую и пошла к выходу.

Объяснять, почему я это сделала, – долгая история. Скажу только, что за последние полгода ренту за нашу квартиру внесла моя мама, израильский пенсионер.

Когда я вышла, почувствовала, что на плечо мне ложится рука, потом вкрадчивый мужской голос у меня над ухом произнес: «Если вы будете вести себя хорошо, я не вызову полицию». Положивший мне руку на плечо мало чем отличался от других покупателей. Вот разве что глаза. Они были совершенно тусклые. Два кружка консервной жести.

Пока мы, набычившись, смотрели друг на друга, я прокрутила в голове вариант ухода – бью его ногой в пах и бегу к автостраде. Мне мешал суп, который я по-прежнему держала в руках. Бросить банки на землю почему-то вдруг оказалось совершенно невозможным. Я ясно видела, как три пенопластовые коробочки взрываются под ногами, забрызгивая меня и этого типа своим красным содержимым. От природы я чистоплотна, как кошка. «Я надел это только сегодня утром!» – голосит муж, защищаясь от моих поползновений стащить с него рубашку, брюки, носки и его самого запихать в ванну. Иногда он серьезно говорит, что мне следует обратиться к психиатру. Иногда я даже серьезно подумываю, а не последовать ли его совету. В Молдавии говорили: кто смывает свою грязь, тот смывает свое счастье. Что-то в этом было.

Но мы отвлеклись.

В общем, оценив ситуацию, я поняла, что бросить банки на землю не могу – будет неопрятно.

– Только давайте без глупостей! – говорит Жестяной, видимо, почувствовав направление моей мысли.

В тесной задней комнате, расположенной между туалетом и подсобкой для рабочих, везде стояли телевизоры, за столом сидела полнотелая девица и смотрела в один из них, показывающий дверь. Я села и тоже посмотрела в экран. Какие-то люди входили и выходили, прошла хорошенькая женщина с коляской, заглянула в камеру, поправила волосы, помахала рукой. Все, кроме меня, видимо, знали, куда смотреть.

– Сейчас составим опись украденного, – сказал Жестяной, доставая какие-то бланки.

Я подумала, что самое время повиниться:

– Простите меня, – говорю, – я просто забыла заплатить. Я принимаю антидепрессанты и при этом два дня ничего не ела!

Наверное, я надеялась разбудить в нем жалость. Он в ответ открыл мою сумку и вышвырнул на стол содержимое – кошелек и пакет с сосисками.

Голос его потух, а взгляд, наоборот, засверкал, насколько может сверкать консервная жесть:

– Удостоверение личности имеешь? – спросил он.

Удостоверения у меня не было, была медицинская карточка. Я живо положила ее на стол.

– Я так и думал, – сказал Жестяной с непонятным фатализмом и стал куда-то звонить.

Меня так мучил голод, что машинально я придвинула к себе одну из банок и открыла крышку. Его окрик остановил меня:

– Не трогать, это вещественное доказательство! – взвыл он.

– Ну ладно, – говорю, – ломать комедию! Вы что, голода никогда не испытывали?

Мысль о том, что человек может испытывать голод, была для него новой. Он задвигал бровями. Потом морщины на его лбу разгладились, и он продолжил звонить.

Звонил он, как выяснилось, в полицию. Пораженная его обманом – ведь он мне только что обещал, что не будет этого делать, – я гордо отвернулась к стене. Так, в молчании, мы и просидели минут пять: он – скрипя стулом и продолжая что-писать, я – глядя на стену. Потом он дал мне прочитать написанное. Его репортаж многословно, в деталях, излагал весь мой бесславный поход за супом; бросились в глаза какие-то стилевые и смысловые уродства. «Когда задержанная направилась к дверям, я продолжал следовать…» Я дочитала только первую треть и остановилась. Мне и так было тошно.

Полицейские в количестве трех прибыли быстро, проявили, так сказать, высокую оперативность. Когда они действительно нужны, их не дождешься, злобно подумала я. Под таким конвоем я и пошла к выходу, склонив голову, чувствуя молчаливое неодобрение толпы. Такие, как я, разворовали страну, довели Америку до экономического кризиса.