причесавшись, волнуясь и терзаясь, отправилась на кухню ритуально готовить чай к завтраку и приходить в себя от вороха светлых и темных ощущений, которыми была засыпана от макушки до пяток. Она дождалась, пока чайник загудит, выпуская из кривого носика струю пара, и вместе с этим горячим союзником вернулась в комнату. Синеглазый соблазнитель возлежал на её кровати, глядя на нее и улыбаясь. «Довольный, как слон», — определила Ася. Возня с чайником, заваривание, расстановка чашек на столе немного успокоили её и отчасти сняли рефрен: «Я была неловкой и смешной».

— Слушай, Ась, а бросай ты это дело и иди ко мне, — заявил Лёня, наблюдая за её бурной деятельностью.

— Я чаю хочу… Будешь?

— Какой такой чай? Вечно ты с этим чаем. Иди сюда…

Столь скорое повторение той близости, что только что случилась между ними, пугало. Ей хотелось прийти в себя, оправиться, как после потери сознания или резкого удара, смущали простыня со следами её утраченной невинности, на которых преспокойно лежал виновник этой утраты. Но она пошла к нему, легла рядом, уткнувшись в его твердое плечо, и пусть весь мир летит в тартарары.

Вроде всё было как всегда: лекции, семинары, курсовые, метро, трамвай, мосты, Ленинград, но мир этот стал иным, словно невидимый художник невидимой кистью размыл его в акварель, превратив за одну ночь в туманный расплывчатый фон, на котором чётко выделялась лишь одна единственная фигура — Лёня Акулов.

К этой катастрофе стоило добавить белые ночи, накрывшие город загадочным, рвущим душу не уходящим светом. Ася мало спала, не очень помнила, что ела, хоть и не страдала отсутствием аппетита, если перед нею оказывалась тарелка с чем-то съедобным.

Лёля, написав в записке «Гони Акулова», сделала заведомо безуспешную попытку предостеречь подругу от увлечения ненадежным бабником, но не очень старалась, поскольку сама сутками пропадала с Мишей Утюговым, дела с которым зашли столь же далеко. Обе девицы исхудали, хотя, казалось, потенциал для этого уже закончился, у обеих появился тот свет в глазах, по которому можно безошибочно определить текущую и весьма плодотворную влюбленность. Они обменивались обрывочными впечатлениями от своих отношений, не вдаваясь в подробности — ни та, ни другая не страдали болтливостью, скорее, имели общий недостаток — скрытность.

Надвигалась сессия, множились несданные зачеты, предстоял госэкзамен по иностранному языку, хотя для Аси английский никогда не был проблемой — после десятого класса она чуть было не отправилась поступать в иняз, остановила лишь перспектива попасть на работу в школу. Ася слабо представляла себя стоящей у доски под обстрелом детских глаз.

Лёня, о донжуанстве которого так упорно твердили слухи и факты, тем не менее, был рядом и не просто рядом. Он бродил с Асей по ночному городу, старательно организовывал места свиданий, или импровизировал на ходу — в этих импровизациях страх быть захваченными врасплох поначалу терзал Асю, но, подчиняясь его бесшабашной уверенности, она обнаруживала в себе неведомые прежде черты. Как-то раз он вновь затащил её на концерт, на этот раз в маленький зал на улице Рубинштейна, в Ленклуб любителей музыки, а потом ворчал между поцелуями, какого черта водит эту тихоню слушать рок, в котором она ничего не понимает. Ася возмущалась и убеждала его, что он не прав, хотя какое это имело значение… во время поцелуев. А однажды, после сданного на отлично госэкзамена по английскому, повез её под Выборг, на дачу своего дяди.

Едва успели на электричку, покидающую Финляндский вокзал перед перерывом — следующую пришлось бы ждать довольно долго. Ехали почти два часа, до Заходского, где находилась дача Лёниного дяди — он жил там постоянно, но, по сведениям Акулова, на днях уехал по каким-то своим делам, поэтому дом должен оказаться в их полном распоряжении. От станции шли по грунтовой дороге через сосновый бор. В начале пути болтали и смеялись, но терпкие хвойные ароматы и особая лесная тишина, наполненная птичьими переговорами да шорохами, утихомирили их — замолчал даже Лёня, не слишком склонный обращать внимание на природные красоты.

Мост, бревенчатый пролет которого диссонировал с мощными каменными устоями, явно принадлежащими иной эпохе и конструкции, вывел прямо к первым домам посёлка.

— Как здесь красиво… — восхищалась Ася, оглядываясь вокруг. — Будто старинные усадьбы в миниатюре.

— Здесь до революции был дачный поселок, Леовилла, а та дорога, по которой шли, была, представь, проспектом, там даже трамвайная линия, говорят, была, ходил паровой трамвай от дачного поселка до станции, — сообщил Лёня. — Сейчас от тех вилл мало что осталось… вон там, глянь, лестница, — показал он на заросшие мхом ступеньки, ведущие в никуда, — была парадным входом особняка, то ли графа, то ли банкира, не помню точно. Дядя любит такие байки травить. Вон там — озеро. Нам сюда…

Лёня свернул на тропу вдоль забора, потрепанного временем, но еще хранившего затейливую вязь резьбы. Тропа, петляя, вывела на другую улицу поселка. Лёня шёл быстро, увлекая Асю за собой — так у них сложилось: он выбирал пути и скорости, она подчинялась, словно бабочка в погоне за улетающим пламенем. Попытался накрапывать, да так и не решился дождь, но весенние запахи усилились, кружа головы, и можно было с уверенностью сказать, что кружились они у обоих. Ася слегка запыхалась. Не слишком удобно было идти по земле в туфлях на высоких каблуках, а забежать в общагу переобуться не успела — Лёня не дал такой возможности. Туфель было немного жаль, но стоило ли жалеть туфли, хоть и единственные, когда рядом шагал синеглазый возлюбленный.

Лёня остановился, обнял Асю, по инерции столкнувшуюся с ним, чмокнул в щеку и, отодвинув доску забора, подтолкнул вперед.

— Лезь…

— А почему не через калитку? — поинтересовалась Ася, послушно протискиваясь в узкую щель меж заборными досками.

— Калитка заперта, дядя же уехал, — объяснил Лёня, пробираясь следом.

Прошли по узкой тропинке среди бурно разросшихся ягодных кустов — Ася разглядела малину и смородину, — и неожиданно явился дом, скрытый от чужого взгляда среди деревьев — старый, узкий, под высокой крышей, с флюгером в форме флажка, окольцованный по второму этажу галереей-балконом с резными балясинами.

— Ничего себе! — охнула Ася.

— Нравится? — довольно хмыкнул Лёня, словно дом принадлежал лично ему.

— Очень! Он как… старый король, свергнутый, в ссылке. Или скрывающийся от подданных.

— Ну ты, Аська, и поэт! Не зря я на тебя запал.

Он потянул её в обход дома — Ася подумала было, что они идут к входным дверям, но, разумеется, такого не произошло — Акулов нырнул в сарайчик, прячущийся, как и дом, среди кустов, вернулся с небольшой деревянной