«А ты много крала в своей жизни?» – спросил Дюрсе. –«Удивительно много, сударь; если бы я не тратила постоянно все то, что ятащила, теперь бы я была очень богатой.» – «Но были ли у тебя при этом какие-тоотягчающие обстоятельства? Ломала ли ты двери, злоупотребляла ли доверием,обманывала ли наглым образом?» – «Чего там только не было, – отвечалаДюкло, – не думаю, что мне следует задерживаться на этих подробностях,чтобы не нарушать ход повествования; но поскольку вижу, что это может васпозабавить, в дальнейшем я непременно расскажу вам об этом. Кроме этогонедостатка, меня всегда упрекали еще в одном: в недобром сердце; но разве в томмоя вина? Разве наши пороки и наши совершенства даны нам не от природы; могу лия заставить быть более нежным сердце, которое природа сотворила бесчувственным?Мне кажется, я ни разу в жизни не плакала ни о своих несчастьях, тем более – онесчастьях других. Я любила свою сестру, но, потеряв се, не испытывала нималейшей боли: вы были свидетелями того, с каким равнодушием я только чтоузнала о ее кончине. Даже если, не дай Бог, я увижу гибель Вселенной, я непролью над этим ни слезинки». – «Вот каким надо быть, – сказалГерцог, – сочувствие – это добродетель глупцов, и, хорошенькоприсмотревшись к себе, можно обнаружить, что лишь оно заставляло насрастрачивать понапрасну страсти. Но с подобным пороком ты непременно должнабыла совершать преступления, поскольку бесчувственность прямо ведет к этому?» –«Сударь, – Сказала Дюкло, – те правила, которые вы установили длянаших рассказов, не позволяют мне рассказать вам о многих вещах; вы возложилизаботу об этом на моих товарок. Скажу вам лишь одно: когда они покажутся вам вваших глазах настоящими злодейками, будьте абсолютно уверены, что я никогда небыла лучше их». – «Вот то, что называют «воздавать себе должное», –сказал Герцог. – Ну же, продолжай: надо довольствоваться тем, что ты намскажешь, поскольку мы сами ограничили тебя; но помни, что наедине я не дам тебепощады за твои мелкие неповторимые гнусности.»

«Я ничего не скрою от вас, сударь. Не угодно ли будет вампосле того, как вы меня выслушали, не слишком раскаиваться из-за того, что выпроявили немного благосклонности по отношению к такому скверному человеку.Итак, я продолжаю. Несмотря на все пороки и более всего тот, который заключалсяв полном непризнании чувства благодарности, которое казалось мне унизительным,и которое я воспринимала лишь как оскорбительный ненужный груз длячеловечества, лишающий нас гордости, данной нам от природы, – так вот,несмотря на все эти недостатки, мои варки любили меня, и из всех нас мужчинычаще всего предпочитали меня. Таково было мое положение, когда один откупщикналогов по имени д'Окур пришел провести время в доме у госпожи Фурнье. Он былодним из ее постоянных клиентов, хотя чаще имел дело с посторонними девицами, ане с девицами дома; к нему относились с большим почтением; мадам, которая непременнохотела познакомить меня с ним, за два дня до визита предупредила меня о том,чтобы я приберегла для него, сами знаете что, и что он любил так сильно, какникто другой из тех, кого мне довелось встречать; вы увидите это сами – во всехподробностях. Приходит д'Окур и, оглядев меня с головы до ног, бранит мадамФурнье за то, что она не предоставила ему пораньше такое очаровательноесоздание. Я благодарю его за любезность, и мы поднимаемся и комнату. Д'Окур былчеловеком лет пятидесяти, огромным, толстым, однако с приятным лицом, нелишенным чувства юмора, и, что больше всего мне нравилось в нем, так этонежность и природная вежливость, которые очаровали меня с первой же минуты. «Увас должна быть самая очаровательная попка в мире, – говорит мне д'Окур,привлекая меня к себе и засовывая мне под юбки руку, которую тут же направил кзаду. – Я – знаток, а девицы такого типа как вы, почти всегда имеют оченькрасивую попку. Ну как! Разве я был не прав? – прибавил он, быстро ощупавее. – Как она свежа, как кругла!» И ловко повернув меня, приподнимая однойрукой мне юбки выше пояса и щупая другой, он стал пристально разглядывать тоталтарь, к которому обращал свои желания. «Черт подери! – вскричалон. – Это действительно одну из самых красивых попок, какие только мнедовелось видеть нею мою жизнь, а я, тем не менее, немало их повидал на своемвеку… Раздвиньте ножки… Поглядите-ка на эту клубничку… нот я сейчас ее пососу…вот я сейчас ее проглочу… Это и вправду великолепный зад, честное слово… Аскажите-ка мне, моя кротка, вас обо всем предупредили?» – «Да, сударь, все вполном порядке». – «Все дело в том, что я захожу слишком далеко, –прибавил он, – а если вы не совсем здоровы, то я рискую». –«Сударь, – сказала я ему, – вы можете делать абсолютно все, что вамвздумается. Я ручаюсь вам за себя, как за новорожденного младенца; вы можетедействовать совершенно спокойно». После такого вступления д'Окур заставляетменя наклониться к нему, по-прежнему разводя руками ягодицы; припав ртом к моимгубам, он сосал мою слюну на протяжении четверти часа. Он отрывался ненадолго,чтобы извергнуть несколько «черт подери!», и тотчас же снова любовно принималсявыкачивать из меня слюну. «Плюйте, плюйте же мне в рот, – говорил он мневремя от времени, – наполните его хорошенько слюной». Я почувствовала, какего язык крутился вокруг моих десен, погружаясь как можно глубже и собирая все,что он находил на своем пути. «Ну же, – сказал он, – я уже достаточновозбужден, теперь за дело». И вот он снова принимается разглядывать моиягодицы, приказывая мне дать подъем своему орудию. Я извлекаю его, толщиной втри пальца, гладкое, длиной около пяти дюймов, которое было очень крепким ияростно сильным. «Скиньте свои юбки, – сказал мне д'Окур, – а я снимусвои штаны; нужно, чтобы ягодицы со всех сторон чувствовали себя свободно дляцеремонии, которую мы сейчас совершим». Потом, как только это было исполнено,прибавил: «Подоткните получше свою рубашку под корсет и полностью обнажите зад…Ложитесь на живот на кровать». После этого он садится на стул и опять начинаетласкать мои ягодицы, вид которых опьянил его. В какой-то миг он раздвинул их, ия почувствовала, как глубоко погрузился его язык для того, как он говорил,чтобы окончательно убедиться в том, что «курочка хочет снести яичко» (я говорювам его словами). Однако, я сама его не касалась; он слегка теребил саммаленький сухой член, который я обнажила. «Ну же дитя мое, —сказал он, –давай приниматься за дело; говно наготове, я учуял его, но не забывайте, что выдолжны какать постепенно и всегда пережидать, пока я проглочу один кусок,прежде чем выпустить другой. Эта операция займет много времени, но не торопитесе. Легкий удар по попке будет означать, что вы должны тужиться, но это должноидти равномерно». Разместившись затем как можно удобнее относительно предметасвоего поклонения, он припадает к нему ртом, и я почти тотчас же выдаю емукусок кала величиной с небольшое яйцо. Он сосет его, тысячу раз переворачиваетязыком во рту, жует, смакует и спустя две-три минуты я отчетливо вижу, как онего глотает. Я снова тужусь: та же самая церемония, а поскольку желание моебыло огромным, то десять раз подряд его рот Наполнялся и опустошался, новыглядел он все же по-прежнему неудовлетворенным. «все, сударь, – сказалая ему в конце, – мне уже бесполезно тужиться». – «Да, моякрошка, – сказал он, значит, это все? Ну что же, пора мне кончить; якончу, подчищая эту прелестную попку. Ох, черт подери!»