«Как? – сказал Герцог, – он ничего не касался, нетеребил руками ничего из того, что вы знаете?» – «Нет, сударь, – отвечалагоспожа Дюкло, – я не скрываю от вас никаких подробностей. Но немноготерпения, мы постепенно придем к тому, что ни имеете в виду».

«Пойдем посмотрим на одного забавного типа, – сказаламне одна из моих товарок, – этому человеку не нужна девушка, онзабавляется в одиночку». Мы идем к дырке, зная, что в соседней комнате, куда ондолжен был прийти, стоял горшок под стулом с дыркой, который нам четыре дняназад приказали наполнить и где должно было быть, по меньшей мере, не менеедюжины какашек. Приходит наш герой; это был старый помощник откупщика налоговлет семидесяти. Он запирается в комнате, идет прямо к горшку, в котором кроютсяароматы, коих он просил для своего наслаждения, берет его и, сев в кресло, втечение часа любовно разглядывает богатства, обладателем которых его сделали.Он вдыхает, трогает, берет в руки, вытаскивает одну за другой, чтобы получитьудовольствие и получше разглядеть. Наконец, придя и восторг, он вытаскивает изсвоих штанов старую черную «тряпку», которую трясет изо всех сил; одной рукойон напрягает себе член, другую засовывает в горшок, подносит к этому орудию тупищу, которая способна разжечь его желания; но оно не поднимается сильнее.Бывают моменты, когда природа показывает себя такой норовистой, что восторги,которые вызывают у нас наибольшее наслаждение, не могут ничего вырвать у нес.Напрасно старался наш гость, ничего не напрягалось; благодаря толчкам,совершенным той самой рукой, которая была вымазана испражнениями, происходитэякуляция: он напрягается, опрокидывается на спину, дышит, вдыхает, трет свойчлен и кончает на кучу говна, которая доставила ему такое наслаждение.

Еще один человек ужинал наедине со мной и пожелал, чтобы настол поставили двенадцать тарелок, наполненных тем же самым, вперемешку старелками с ужином. Он обнюхивал их, вдыхал по очереди запах; мне же приказалвозбуждать ему член после еды на том блюде, которое показалось ему самымпрекрасным.

Один молодой докладчик в Государственном Совете так мноюплатил за клизмы, что все хотели принять его. Когда я оказывалась с ним, яполучала их от него по семь, причем все он ставил мне своей рукой. После каждойпроходило несколько минут; мне надо было подниматься на стремянку, онстановился внизу, и я обрушивала на его член, который он напрягал, весь поток,коим он только что поил мои кишки».

Легко можно себе представить, как весь вечер проходил вмерзостях подобного рода, о которых вы услышали; в это легче поверить, еслипринять во внимание, что наших четырех друзей объединил подобный вкус; лишьКюрваля он завел дальше всех; трое остальных были увлечены этим, впрочем, неменьше его. Восемь кучек дерьма маленьких девочек были размещены среди блюд,поданных за ужином, а во время оргий все еще более превзошли друг друга в делес мальчиками; так закончился девятый день, окончание которого было встречено судовольствием, поскольку все тешили себя надеждой услышать на следующий деньболее подробные рассказы о том предмете, который нежно любили.

Десятый день.

Вспомните о том, что тщательно скрывалось вначале. Чембольше мы продвигаемся вперед, тем лучше мы можем прояснить нашему читателюнекоторые факты, которые были вынуждены от него скрывать.

Теперь, например, мы можем сказать ему, какова была иутренних визитов в комнаты к детям, по какой причине их показывали, когдаобнаруживался какой-нибудь юный «преступник» и ходе этих визитов, и какиенаслаждения все вкушали в часовне': участникам, к какому бы полу они непринадлежали, было строго-настрого запрещено ходить в уборную без специальногоразрешения; эти нужды, сдерживаемые таким образом, должны были удовлетворятьнужду тех, кто их желал. Визит служил тому, чтобы узнать, не нарушил ликто-нибудь приказ: ответственный за месяц тщательно осматривал все ночныегоршки и, если находил хотя бы один из них полным, его хозяин тотчас же записывалсяв книгу наказаний. Однако послабление существовало для тех мальчиков илидевочек, которые не могли больше сдерживать себя: это означало пойти незадолгодо обеда в часовню, из которой сделали уборную, огороженную так, что нашираспутники могли получать удовольствие, которое доставляло им созерцаниеудовлетворения этой нужды; те же, кто могли сохранять «поклажу», теряли ее напротяжении дня таким способом, который больше всего нравился друзьям. Был еще идругой мотив для наказания. То, что называется «церемонией биде», совершенно ненравилось нашим четырем друзьям: Кюрваль, к примеру, не мог вынести, чтобы те,с кем ему предстояло иметь дело, мылись; Дюрсе – то же самое; об этом и тот, идругой предупреждали старуху, блюдущую пациентов, с которыми они предполагалипозабавиться на следующий день; этим субъектам не разрешалось ни при какихусловиях мыться водой или очищать себя любым другим способом; двое другихотносились к этому спокойно, поскольку для них это было не принципиально;впрочем, если после предупреждения быть грязным какой-нибудь субъект являлсячистым, он записывался в список для наказаний. Так произошло с Коломб и Эбе вописываемое утро. Накануне они накакали во время оргий; зная, что на следующийдень они должны подавать кофе, Кюрваль, который рассчитывал поразвлечься собеими и даже предупредил, что заставит их пукать, – потребовал, чтобымногие вещи остались в том состоянии, в каком были. Когда девочки легли спать,они ничего этого не сделали. Во время визита Дюрсе был очень удивлен, увидев ихв образцовой чистоте; они извинились, сказав, что забыли о предупреждении; темне менее их имена были вписаны в книгу наказаний. В то утро не было выдано ниодного разрешения на часовню. (Читателю угодно будет припомнить о том, что мыбудем подразумевать под этим в будущем). Все слишком хорошо предвиделинеобходимость в этом для грядущего вечера.

В тот же день закончились уроки мастурбации для мальчиков;они стали бесполезными, все мастурбировали, как самые ловкие парижскиепроститутки. Зефир и Адонис в ловкости и легкости превосходили всех, и редкокакой член не эякулировал до крови, Напряженный такими проворными и нежнымималенькими ручками. До кофе не произошло ничего нового; кофе подавали Житон,Адонис, Коломб и Эбе. Эти четверо, предупрежденные заранее, были напичканывсевозможной дрянью, которая лучше всего может вызвать кишечные ветры, иКюрваль, который намерился заставить их пукать, получил огромное количествопуков. Герцог заставил Житона сосать себя, но маленькому ротику никак неудавалось заглотить огромный член, который ему подсовывали. Дюрсе сотворилмелкие изощренные гадости с Эбе, а Епископ отодрал Коломб в ляжки. Пробилошесть часов, все прошли в гостиную, и госпожа Дюкло принялась рассказывать то,что вы сейчас прочтете:

«В дом к мадам Фурнье прибыла новая товарка: в силу роли,которую она будет играть в той страсти, что последует сейчас, она заслуживаеттого, чтобы я вам описала ее хотя бы в общих чертах. Это была юная модистка,развращенная тем соблазнителем, о котором я вам говорила ранее, рассказывая продом госпожи Герои; он работал также и на госпожу Фурнье. Девушке былочетырнадцать лет, шатенка, с карими глазами, полными огня, с маленьким личиком,самым сладострастным, какое только можно себе представить, с кожей белой, каклилия, и нежной, как атлас, достаточно хорошо сложенная, но все-таки немногополноватая; от этого легкого недостатка происходила самая аппетитная, самаяпривлекательная, самая округлая, самая белая попка, которую можно было найти вПариже. Мужчина, с которым она имела дело, как я наблюдала сквозь дырку, был унее первым; она была девственницей, совершенно точно – со всех сторон! Следуетсказать, подобный лакомый кусочек предоставлялся лишь большому другу дома: этобыл старый аббат де Фьервиль, известный как своим богатством, так и своимраспутством, страдающий тяжелой подагрой. Он приходит, закутанный с головы доног, устраивается в комнате, осматривает причиндалы, которые должны вскоре емупотребоваться, все подготавливает к делу; приходит девочка по имени Евгения.Немного испугавшись нелепого вида своего первого любовника, она опускает глазаи краснеет. «Подойдите, подойдите же, – говорит ей распутник, –покажите мне вашу попку». – «Сударь…» – изумленно произноситдевочка. – «Ну же, ну же, говорит старый распутник, – нет ничегохуже, чем все эти малолетние новички; они даже не думают, что кто-то хочетпосмотреть на их попку. Ну же, поднимите, поднимите свою юбку!» Девочка, сделавнесколько шагов вперед, из страха вызвать недовольство у госпожи Фурнье, которойона обещала быть очень любезной, наполовину приоткрывает зад, поднимая юбку.«Ну, повыше, повыше же, – говорит старый развратник. – Вы считаете,что я сам должен утруждать себя?» И вот, наконец, прекрасная попка показываетсяполностью. Аббат внимательно разглядывает ее, заставляет выпрямиться,согнуться, велит сжать ноги, раздвинуть ноги, и, привалив ее к кровати,какое-то мгновение грубо трется всеми своими передними частями, которыеобнажил, о прекрасную попку Евгении, чтобы наэлектризовать себя и притянуть к себенемного тепла от этого прекрасного дитя. После этого он переходит к поцелуям,встает на колени, чтобы чувствовать себя вольготнее и, держа двумя рукамипрекрасные ягодицы, раздвинутые как можно шире, готовит язык и рот, которыевот-вот начнут копаться в этих сокровищах. «Меня ничуть не обманули, –говорит он, – у вас прехорошенькая попка. А вы давно какали?» – «Толькочто, сударь, – говорит девочка. – Прежде чем я поднялась сюда, мадамзаставила меня исполнить эту предосторожность». – «Ах, ах!.. Значит ввашем животике больше ничего не осталось, – говорит распутник. – Нучто же, посмотрим». Он берет в руки клистир, наполняет его молоком,возвращается к своему объекту, впускает клистир и выливает содержимое. Евгения,заранее обо всем предупрежденная, готова ко всему, и едва «снадобье»оказывается у нее в животе, как гость, растянувшись на канапе, приказывает ейсесть верхом на него и сделать свое маленькое дело ему в рот. Это робкоесоздание садится так, как ей сказано, тужится, распутник возбуждает себе член,плотно припав ртом к ее заднему отверстию, не давая ей пролить ни каплидрагоценной влаги, которая вытекает из нес. Он очень тщательно глотает все, и,едва делает последний глоток, как проливается его сперма, и он погружается висступление. Но каким же бывает отвращение, которое у всех настоящихразвратников приходит вслед за крушением их иллюзий?! Кончив, аббат резкоотбрасывает девочку подальше от себя, поправляет одежду и говорит, что егообманули, сказав, что ребенок перед этим покакает, что она уж точно вообще некакала и что он проглотил половину ее какашек. Следует заметить, что господинаббат хотел лишь молока, что не станет платить, что больше сюда не придет, чтоон не должен утруждать себя такими визитами ради маленьких соплюшек, и уходит, прибавивк этому тысячу Других ругательств, о которых я расскажу вам при случае вповествовании о другой страсти, основу которой они составляют, дабы не делатьих здесь незначительным дополнением.»