— Три дня… — как-то грустно ответила девушка.

Томас кивнул, улыбнулся еще раз Юстасу, а потом погрузился в сон.

В здоровый сон.

* * *

Проснувшись утром, молодой матрос чувствовал себя прекрасно. Волна все также сидела рядом с ним, что приятно его радовало.

За последние три дня произошло множество событий, о которых девушка не замедлила ему сообщить.

Произошла инициация Юстаса, Бард вернулся домой, мирный договор подписан, Меч ввел новый указ, подкрепляющий мирный договор…

— А Софи? — перебил поток новостей Томас.

— София слегла. Она же участвовала в ритуале Юстаса. Ее должны были уже давно отправить назад. Все готово, но она заартачилась. Не захотела уходить, пока ты не очнешься. Вот и мучается.

— Она была здесь? — нахмурился Томас, стараясь вспомнить, что происходило после того, как он очнулся.

— Нет, — чарующе улыбаясь, протянула Волна. — Ее здесь не было. Я сидела возле тебя все это время, если бы София пришла, я бы ее заметила. Да и не могла она прийти.

* * *

София лежала на кровати, ее лихорадило, и девушка то и дело теряла сознание. Все тело покрылось липким потом. Ее рвало, температура никак не хотела спадать. Врач дежурил у кровати Софи целыми сутками, стараясь облегчить состояние девушки, но его старания были бессильны против времени и природы.

Часто к девушке забегал Юстас, он старался развлекать ее, но приносил неизменно плохие новости о Томасе.

София думала…

Ее мысли в ослабленном болезнью мозгу были похожи иногда на кратковременные вспышки, а иногда на ураган, который сметал все на своем пути. Мысли были короткие, а иногда очень витиеватые, больше похожие на лабиринт, чем на предложения.

Я одна. Совсем одна. Решающий момент настал…

Она не хотела уходить, несмотря на острую неприязнь к этому миру, Софи не хотела покидать Томаса с братом. Она понимала, что если останется, то умрет, понимала также, что являлась лишней в этом мире, понимала, что если останется, то это разрушит ее жизнь, она не будет счастлива в этом мире, но ей хотелось остаться.

Или хотя бы увлечь за собой Томаса. Маленькая надежда все еще тлела у нее в груди. Она надеялась на то, что когда Томас узнает, как много он для нее значит, то передумает и пойдет с ней.

София понимала чувства парня, понимала брата, понимала даже Волну, а ее по-прежнему не понимал никто. И от этого становилось так горько на душе, так тоскливо, что хотелось выть на луну или разрыдаться в подушку.

Но ни того, ни другого девушка позволить себе сделать не могла. Она даже с трудом поднимала руки.

Уже несколько раз Бард предлагал отправить ее назад, но София упорно хотела дождаться Томаса, поговорить с ним. Ей так хотелось подольше провести с ним время, рассказать и услышать тысячу историй, поведать тысячи секретов, прошептать тысячи слов. Она не хотела прощаться с ним навсегда, даже не сказав «пока». Она уже скучала, даже не перенесясь в свой мир.

Она не знала, что делать. Ей хотелось истерить и биться головой об стену. Ее ждет опять старая жизнь, полная балов и модных щеголей, напомаженных, жеманных, с прекрасными манерами. Все они будут говорить то, что она хочет услышать, а не прямо, будут смеяться в угоду ей, будут кичиться своим богатством. Никто из этих богатеньких отпрысков не придет к ней, чтобы поделиться сердечными муками, никто не расскажет, что творится у него на душе, не расскажет свои тайны, не поведает истории о других странах, не спасет ее в шторм, не будет проведывать каждый день, не будет сидеть с ней ночью, слушая ее излияния души.

София беззвучно плакала, и слезы текли по ее щекам, образуя на щеках мокрые дорожки, скатываясь в ключицы.

Она плакала, плакала и плакала, хоть и знала, что совершает верный выбор, хотя и выбора как такового у нее нет.

Она все знала и все понимала, не понимала только себя.

Она плакала, плакала и плакала, пока не заснула.

* * *

Договор о Мире и Сотрудничестве

Ст. 5. "Организация новой образовательной деятельности"

П.7.

Дети и подростки любого сословия и положения имеют право на получение образования в любой точке Рейнюма. Директора школ обязаны не препятствовать зачислению нового ученика.

П.8.

Дети и подростки вампиров и магов имеют право на образование по обмену. Школы Рейнюма обязуются предоставить такую возможность всем желающим и создать комфортные условия для их обучения.

* * *

— Прочитал? — раскрыл листок перед носом молодого парня Морт. Тот внимательно вчитывался текст.

— Забавное заявление. Думаете исполнят, ламит? — подобострастно ухмыльнулся он.

— О, еще как… К началу следующей недели ты будешь зачислен в школу "Summum gradum"45 в Сомбрио и проходишь туда три месяца. — последние слова звучали угрожающе.

— Зачем? — парень приподнял бровь. На его худом лице, с остро выступающими скулами, застыло удивление.

— Ламиты меня не поддержат, но ты, уверен, поймешь. Мы только говорим о мире, но на деле втихомолку готовимся к войне. Как по мне, будет лучше, если ее начнем мы и будем располагать преимуществом. Сейчас, тот самый момент. Венефичи46 собираются обновлять правительство. Меч умирает. — при этих словах у юноши вырвался возглас изумления и облегчения. — Его сын — Ятаган готовится возглавить страну. Если его убрать или дискредитировать, откопать какую-нибудь темную тайну его отца или его самого, то это даст нам шанс, завязать войну и выйти из нее победителями.

— Значит я…

— Значит ты станешь орудием смерти, мой дорогой. — почти ласково потрепали его по волосам. — Надеюсь, у тебя хватит мозгов не подводить меня.

* * *

К концу третьего дня Томас настоял на том, чтобы ночевать один. Ему необходимо было все обдумать.

Что значило мамино: иди к своему будущему? Она знала, что я стану магом или же намекала на что-то другое? Может на кого-то? Меня же кто-то звал из камина, женский голос… Может про нее? Про кого про нее? Это не София, раз Волна, сказала, что та не появлялась, значит она сама. Волна…

Тут в дверь тихонько заскребли. Томас напрягся, ожидая незваного гостя. Негромко скрипнув, дверь чуть приоткрылась, пропуская в темноту комнаты полоску света, через нее кто-то маленький прошмыгнул вовнутрь и захлопнул с другой стороны.

Томас напряг свое зрение, но никого не увидел. С противоположного края кровати показалось бледное белое детское лицо, а вскоре и весь Юстас полностью. Его глаза блестели в темноте, а рот кривился то ли в усмешке, то ли от боли. Томас, выдохнув про себя, приглашающе похлопал по свободной