Как вариант можно побороться за место учителя словесности всредней школе – филологическое образование позволит сделать это наверняка… Даладно, не смеши, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля, школа – последнееместо, куда ты направишь свои стопы. Ты сделаешь это разве что, когда на землевымрут все тараканы, а тараканы не вымрут никогда, даже на ядерный взрыв имначихать. Ох, уж эта мне филология! – она заметно сужает пространствоманевра… Вопрос маневра был чрезвычайно актуален – учитывая скудную наличность,оставшуюся у меня на сегодняшний день. А я еще купила куртку!

Ну и молодец, что купила.

– Ты все это заварил, – я погладила Домино погорячему боку. – Вот и отвечай теперь: чем мы будем заниматься? Устроимсяв «Макдоналдс»? Устроимся на бензоколонку? Займемся сетевым маркетингом? Будемграбить банки?

Как ни странно, ограбление банков показалось мне самойпривлекательной идеей из всех высказанных. Стоило произнести ее вслух, как вголове слегка зашумело, а по кончикам пальцев пробежал ток: я не видела ничегопредосудительного в профессии грабителя, больше того – я находила ее заманчивой!А ведь я не могу так думать по определению, просто не могу. Всему виной мояабсолютно ангельская правовая сущность (ну вот, опять завела старую волынку,лапуля!), я даже собиралась брать кредит на покупку ноутбука! Это был бы ужевторой кредит, по первому (стиральная машинка) – я рассчиталась сполна.

– Большое ограбление банка – как тебе, а?

Домино положил мне лапу на губы и, в сущности, былсовершенно прав: какой из меня грабитель, я и понятия не имею, с какой стороныподойти к такому ответственному и требующему непомерных (моральных иматериальных) затрат делу.

Ограбление банка мне не потянуть. Кражи в супермаркете –мелко, мошенничество с подставными фирмами – дурно пахнет, отъем денег усоциально незащищенных слоев населения – самое настоящее крысятничество! Нужнозаняться чем-то, что приносило бы пользу обществу.

– Угон тачек, – почти пропела я.

«Лексус», «Тойота», «Астон-Мартин», «Ламборджини» –приливная волна, составленная из кусков обшивки, двигателей и приборныхпанелей, накрыла меня с головой. И я не стала сопротивляться, напротив: врадостном возбуждении пошла ко дну.

– Дорогих тачек! Вот как!

Домино вдруг перестал урчать и снова коснулся лапой моеголица: очень осторожно, очень нежно. И мяукнул с одобрением.

– Да ладно. – Я перепугалась по-настоящему. –Это шутка. Шутка. Я не угонщик. И прав у меня нет. И водить я не умею. А потом,знаешь, дружок… В мире не найдется человека трусливее меня! В прошлой жизни я,наверное, была немцем. Добропорядочным бюргером. Шаг влево от установленныхправил, шаг вправо – расстрел.

– Мау-у-у-у-у! – В утробном рыке Домино появилисьиронические нотки, и я тотчас вспомнила о фаре на «ТТ», раздолбанной мнойсобственноручно. Неужели розово-черный плюшевый нос Домино учуял этот мой утреннийгрешок?

– Считаешь, что я поступила омерзительно?

«May!» – ты поступила правильно, и ты нисколько не жалеешьоб этом, ведь так?

– Не жалею, вот в чем ужас. Для того чтобыпереквалифицироваться в скверную девчонку, мне хватило пяти минут. Кто бы мог подумать?!.

«May!» – а что плохого в том, чтобы быть скверной девчонкой?По-моему – это много лучше, чем всю жизнь ходить по струне. Если бы у людей былвыбор и за скверность им бы не светило никакого наказания…

– То?..

« May!» – все нормы общественной морали оказались быпопранными.

– Не чуди! – Я слегка шлепнула Домино по боку,который еще недавно гладила. – А как же порядочность, доброта,человечность? Зло не может доминировать, это не по-христиански. И в этомслучае… В этом случае люди уже давно перегрызли бы друг другу глотки. Удавилибы друг друга в петле. Поджарили бы на гриле.

«May!» – добро и зло – суть одно и то же. Все зависит отугла зрения. Поговорим о гриле в контексте жареных человеческих тушек илиоставим его только для барбекю из говядины? А крупный рогатый скот тебе нежалко? Кто из христиан вступится за него?

– За него вступятся индусы. Провокатор хренов!..

Я произнесла это, скорее, для успокоения законопослушнойчасти своей натуры – а она, эта часть… Она стремительно съеживалась, таяла, какмороженое на солнце. При желании можно перенести мороженое в холодильник, нотакого желания у меня почему-то не возникает.

Странно.

– Я не хочу быть скверной девчонкой, малыш. Я хочу бытьхорошей.

«May!» – для себя или для других, лапуля? Лучше не углубляться.И не вступать в бесплодную и изматывающую дискуссию с котом. Мне не переплюнутьего многоликого «мау-у!» – в нем столько значений, столько оттенков, что головаидет кругом. В нем столько ловушек, что венерины мухоловки легко сметаются сэволюционных ветвей ввиду неперспективности рода.

Я хочу быть хорошей для других.

А для себя… Мне совершенно все равно, какой я буду. Я примусебя любой, в том числе – в качестве мужчины, угонщика, любителя ковбойскихшляп, похитителя велосипедов, изобретателя запонок. Угонщика? – вот черт,в предыдущем варианте фигурировал «корректор» (слово, которое мне страстнохочется вычеркнуть из лексикона). И я не мужчина.

Я – женщина, не лишенная привлекательности. С идеальнымчерепом и почти идеальными скулами, с дерзкими губами и дерзким взглядом.Навьюченная изюмом, как последний верблюд. Изюма так много, что он забьетглотку любому, кто посмеет поднять хвост по поводу раскуроченной автомобильнойфары. А как при этом орала сигнализация!..

Приятно вспомнить.

Я засмеялась – так громко и неожиданно, что вспугнула кота.Он оттолкнулся задними лапами от моего плеча и, совершив фантастическийкульбит, приземлился на этажерке. Вчера вечером он уже восседал там, рискуя(несмотря на свой малозначительный вес) разрушить хлипкую конструкцию. И я невидела никаких предпосылок к тому, чтобы этажерка завалилась сегодня.

Но она завалилась.

Не сразу, а подумав минуту, взвесив все «за» и «против».Ножки этажерки подломились, корпус качнулся вперед, и с полок посыпаласьмакулатура. Журналы, брошюры, ежегодники и ошметки книг, оставшиеся отпредыдущих владельцев квартиры, моих кровных родственников. Избавиться отстарья следовало бы много лет назад, а я так и не сделала этого: из суеверногопочтения к людям, которым была обязана не только рождением, но и крышей надголовой. Так поступают все мягкотелые корректоры, пугливые, как мангустысуриката.

Я больше не корректор, а Домино ничего не делает просто так.

Очевидно, он намекает мне: давай, лапуля, не останавливайся,жми на газ! Если уж ты сама начала меняться, то не мешало бы изменить иобстановку. Расчистить завалы, хотя бы слегонца. Помнится, я уже пыталасьсотворить что-то подобное. И даже перебрала пару полок – в надежде найтидокументальные свидетельства жизни отца и бабки. Документы, письма, поздравительныеоткрытки к праздникам – пролетарским и не очень, но прежде всего – фотографии.Как он выглядел – мой отец? Каким он был? Спрашивать о нем мусика – бесполезно.Она все равно ничего не скажет мне. Даже не из вредности и не измужененавистничества, а просто потому,