Я просидела над снимками не меньше часа и так измучиласьпроблемой выбора, что в какой-то момент мне стало казаться: с фотоизображениямиДомино не все в порядке. И они вовсе не такие простодушные и умилительные,какими кажутся на первый взгляд.

Хотя за час в них ровным счетом ничего не изменилось – котоставался небесным созданием. Но при этом возникло странное ощущение, что ончто-то скрывает, о чем-то недоговаривает, прикидывается шлангом. «Хотите видетьменя самым обыкновенным домашним питомцем? На здоровье, – как будтоговорила физиономия Домино. – И это лучшее, что вы можете сделать – длясебя и для меня».

Не буди лихо, пока тихо.

Раскосые миндалевидные глаза не могут меня обмануть:оставаясь кошачьими, они тем не менее все больше и больше смахивают на глазалюдей, чьи снимки я иногда вижу в богато изданных каталогах «Преступлениявека», а еще – «Гангстеры и бутлегеры», а еще – «Самые известные серийныеубийцы»; ни одну из этих книг мне, по финансовым соображениям, не потянуть,остается млеть от страха у прилавка. Впрочем, серийных убийц я отбросила бысразу: самые известные из них – настоящие простофили. Просто потому, что далисебя изловить.

Гангстеры и бутлегеры нравятся мне больше: совершенные имипреступления не такие гадкие, хотя и сопряжены с кровопусканием.

Как гангстер Домино был бы неотразим.

Уж не боюсь ли я нежно-абрикосового красавчика с серымипятнами? Вот уж нисколько! При всей своей необычности он остается котом,полностью зависящим от человека – хотя бы с точки зрения пищи и воды; ведь кранему не открыть, а холодильник тем более. Дерьмо за котом тоже убираю я. Но делоне в дерьме, а в том, что мы отлично ладим. И в том, что я от него без ума ион, похоже, привязался ко мне.

Нужно проверить это. Немедленно.

– Домино, малыш!.. – позвала я. – Иди сюда,красавчик.

Домино бросился ко мне со всех ног, разом позабыв о Матиссе.Сейчас наступит самый волнующий момент вечера: он прижмется ко мне горячимтелом и замурлычет.

А стоит почесать ему спинку или шейку, так еще и выпуститкогти от удовольствия: я уже проверила это опытным путем.

Все произошло именно так, как и предполагала: Доминоподатлив, Домино мягок, как расплавленный воск.

– Хочешь посмотреть на свои фотки?

Нет, он вовсе не горел желанием увидеть себя на экранемонитора, он демонстративно отвернулся и сделал вид, что просто дремлет у меняна руках. Плюнув на необходимость выбора лучшего снимка, я пристегнула к письмуJay-Jay (скотина-интернет работал!) два первых попавшихся – и подвела стрелку к«отправить».

И на секунду затаила дыхание.

«Ваше письмо отправлено».

Слава богу! В глубине души я вовсе не была уверена, что делоразрешится так быстро и так благополучно. Во вчерашнем зависании сети непоследнюю роль сыграл кот – так мне казалось. Особенно после ночного кошмара ипосле метаморфоз, произошедших сначала с мадридской фотографией, а потом и смоей внешностью. Достаточно было и суток тесного общения с Домино, чтобы яповерила во что угодно – даже в то, что он тайно руководит моей судьбой.

Не руководит. Он всего лишь кот, не более.

Вот черт, неужели я жалею об этом? Жалею, да. Как любойленивец и неумеха, мирно сосущий лапу в берлоге своей никчемной жизни. А потом– бац, и появляется нечто: ангел-хранитель, тибетский монах или такой вот кот(желательно – говорящий). Они-то и сообщают ленивцу и неумехе, что он – избранныйи обладает потрясающими, даденными запросто так талантами. Способностью клевитации, например. Способностью проходить сквозь стены. Или владетьвосточными единоборствами; или воспламенять торгово-развлекательные центрыодним взглядом и разваливать небоскребы одним усилием мысли. Beсти за собойнародные массы и (на десерт) каждое утро находить у себя под подушкой стодолларов США.

Нет, лучше – сто евро.

Нет, лучше – пятьсот.

Домино может говорить только «мау», и никаких пятиста евро уменя под подушкой не наблюдаются.

Так, прокрутив скрипучее философское колесо, я вернулась ктому, с чего начинала: чем же мне заняться в новой жизни? Ни на что другое,кроме корректуры, я не заточена. А вот еще тема: устроиться официанткой вмусикино любимое кафе на Австрийской. Подавать ей слабоалкогольные коктейли безвсякой корысти: на чай мусик никогда не оставляет. Из принципа.

Официантка – то-то будет смеху!..

– Так что мы будем делать, мой мальчик? – спросилая у Домино. – Чему мы себя посвятим, чтобы не подохнуть с голоду?

Кот как будто услышал меня: он потянулся, привстал на задниелапы, а передние положил мне на лицо. И принялся вылизывать его острым иколючим, как наждак, языком. Я едва не расплакалась от умиления: счастье, что уменя в доме появилось такое чудесное существо, больше и желать нечего.

Почти нечего.

Кроме одного: пусть мадридская фотография примет свойпервозданный облик. Кошачья мистика совсем не устраивала меня, она вносиладиссонанс в наши с Домино отношения и заставляла во всем ожидать подвоха, а яэтого совсем не хочу.

Так уж я устроена, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля:подводные камни мне ни к чему, первое, что я делаю в случае подводныхкамней, – разбиваю о них голову.

Мир Картье-Брессона распахнул свои объятия аккурат наМадриде-1933: такое случается с книгами, если долго топтаться на однойстранице, у книг своя собственная память. Обшарив фотографию глазами, я соблегчением вздохнула: все вернулось на свои места, включая надпись «ConcepcionJeronima.13». И Домино больше не вышагивал по тротуару, его место снова занялхрестоматийный мужик в фетровой шляпе.

– Вот и отлично! – бросила я в пространство, апотом (черт меня дернул!) шутливо добавила: – И где же искать тебя теперь,малыш?

«May!» – отозвался Домино, выглядывая из-за верхней частиобложки, на твоем месте я бы не стал успокаиваться, лапуля. Игра тольконачалась!

Пятиминутная медитация над Мадридом к новым открытиям непривела, и я уже готова была закрыть альбом (не буди лихо, пока тихо) – какменя снова дернул черт. Воплотившись в Домино, он начал нашептывать мне в ухо:поищи, лапуля, поищи, поройся.

И я сдалась. Нехотя вернулась на страницу назад, а потом –еще на две: туда, где видела благообразного дедка Матисса в окружении птичьихклеток и голубей.

Новое дело! Количество голубей уменьшилось ровно на одного –того, что престарелый мазила держал в пальцах. Но Матисс не был бы Матиссом –старый хрен! – если бы встретил мое появление с пустыми руками. Они непустые – в них о, нет Домино!

Изменник Домино ластится к давно почившему в бозе старикашке– также, как ластился ко мне; именно в таком ракурсе, именно в такой позе япредпочла бы щелкнуться с котом, чтобы впоследствии отправить фотографиюJay-Jay.