С одной стороны, поддерживая Изяслава, владимирский князь рисковал втянуться в круговорот южнорусских усобиц, а это ему было абсолютно не нужно. Да и Изяслава Давидовича Боголюбский знал не с самой лучшей стороны, как человека ненадежного и вероломного. Но с другой стороны, Андрея не мог страшить союз между Мстиславичами и Ольговичами, пусть даже и вынужденный. Выбрав из двух зол, как ему казалось, меньшее, князь принял предложение Изяслава Давыдовича. Но сам в поход не пошел, а отправил своего сына Изяслава с полками. Мало того, ему удалось привлечь к этой войне и муромского князя, чья дружина тоже выступила под стягом Боголюбского.

Эта своевременная помощь была необходима бывшему киевскому князю, поскольку именно в это время рать Святослава Ольговича осадила Вщиж. Но Святослав Владимирович уже знал о том, что на помощь ему идут дядя Изяслав и суздальская рать, а потому бился крепко, уверенно отражая все вражеские атаки. Осада продолжалась пять недель, а успехи осаждающих оказались равны нулю. Когда же Святослав Ольгович со товарищи узнали о том, какие силы идут на помощь осажденному Вщижу, то они перепугались не на шутку. После этого осада закончилась быстро: «Слъшавше идуча Изяслава Андреевича съ силою многою Ростовъскою, убоявшеся и даша ему миръ, възворотишася» (Ипатьевская летопись).

Вот так. Одного только слуха о том, что идут ростовские и суздальские полки, оказалось достаточно, чтобы мощная коалиция свернула боевые действия. Это говорит только о том, насколько на Руси был высок авторитет Андрея и насколько остальные князья опасались военной мощи Владимиро-Суздальской земли. Узнав про отступление врага, Изяслав Андреевич развернул полки и пошел назад.

Впрочем, та же самая Ипатьевская летопись в другой версии рассказа об осаде Вщижа сообщает о том, что согласно условиям мирного договора Святослав Владимирович признавал Святослава Ольговича «въ отца место» и обещал «въ всей воле его ему ходити».

Но это не значило ровным счётом ничего. Мы видели, как князья держали крестное целование или выполняли данные друг другу обещания. Поэтому и будущий зять Боголюбского мог действовать по принципу, что сказать можно всё что угодно, а там посмотрим. Он знал, что помощь ему идёт, вопрос заключался в том, когда она подойдёт. Ведь каждый день осады дорого обходился его земле, вражеские войска жгли его деревни и села. А быстро согласившись на предложенный ему мир, Святослав Владимирович просто спас свою землю от окончательного разорения. Могло быть и так.

Что же касается Изяслава Давыдовича, то он отправился в Волок Ламский, на встречу с Андреем Юрьевичем. Там при личной встрече князья ударили по рукам и обсудили дела как свадебные, так и политические. После чего расстались, взаимно довольные друг другом.

Как видим, первое вмешательство Андрея в южнорусские дела было довольно успешным, а главное, бескровным. Князь понял главное — его боятся, а раз боятся, значит, уважают.

Сразу же после встречи с Изяславом Давыдовичем Андрей отправил на берега Волхова посла, который передал новгородцам следующие слова: «Хочю искати Новагорода, и добромъ и лихомъ» (Ипатьевская летопись). Князь не скрывал своих намерений, а заявил о них конкретно и жестко. Как следствие, в Новгороде началась смута, поскольку определенные круги по-прежнему поддерживали Ростислава Киевского, а другие стали склоняться на сторону Андрея. Всё закончилось тем, что княживший в городе Святослав Ростиславич, сын киевского князя, был посажен в поруб, его дружинники арестованы, а имущество разграблено. Узнав о том, что Ростислав Мстиславич в ответ велел похватать всех новгородцев, оказавшихся в Киеве, вечевики отправили посольство в Суздаль — просить на княжение сына Андрея.

Но здесь дело неожиданно застопорилось. Проблема заключалась в том, что Боголюбский сватал им своего брата Мстислава, который раньше уже княжил на берегах Волхова, а новгородцы требовали княжеского сына. Стороны долго препирались, но в итоге сумели прийти к компромиссу, и в Новгород поехал племянник Андрея, тоже Мстислав, сын его старшего брата Ростислава.

Это был очередной успех владимирского князя. Конечно, он понимал, что всё это очень шатко и если дело касается Новгорода, то ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Непостоянство и непоследовательность новгородцев были очень хорошо известны на Руси. Однако в данный момент Андрей победил, а о том, что будет дальше, гадать не имело смысла.

* * *

Вскоре напомнил о себе Изяслав Давидович. Воспользовавшись возникшими среди Ольговичей разногласиями, он перетянул на свою сторону Святослава и Ярослава Всеволодовичей и, что особенно примечательно, сына Святослава Ольговича Олега. Во главе дружин родственников и половецкой орды князь двинулся к Переяславлю, где княжил его зять Глеб, младший брат Андрея Боголюбского. Бывший киевский князь решил склонить родственника к совместному наступлению на Киев, но Глеб наотрез отказался. Не его это было дело.

Изяслав Давидович преисполнился праведного негодования и, решив проучить несговорчивого зятя, осадил Переяславль. Но это была серьёзная ошибка, поскольку, пока его войска пытались овладеть городом, Ростислав успел призвать под свои стяги союзных князей и выступил в поход. А дальше произошло то, что и должно было произойти: узнав о том, что полки киевского князя подошли к Треполью, Изяслав Давидович прекратил осаду и отступил. Половцы ушли в степь, а союзные Ольговичи разошлись по домам.

Изяслав Давыдович и не думал сдаваться: зимой 1161 года он повторил попытку. Вновь призвав Ольговичей и наняв половцев, неутомимый искатель златого киевского стола выступил в поход. В этот раз он действовал гораздо успешнее. Выведя свою рать напротив Вышгорода, Изяслав перешел Днепр по льду и подошел к киевскому пригороду Дорогожичи. Навстречу ему вышел с полками Ростислав, и 8 февраля произошла битва, решившая судьбу Киева. Сражение было масштабным и настолько ожесточенным, что летописец сделал довольно примечательное замечание: «И тако страшно бе зрети, яко второму пришествию быти» (Ипатьевская летопись). Однозначно, что подобное наблюдение могло быть записано только со слов очевидца.

Желая свести к минимуму потери от атак половецкой конницы, Ростислав и его союзник Владимир Андреевич перегородили частоколом пространство от Днепра до горы, а за ними расположили свои войска. После длительной перестрелки противники сошлись в рукопашной, и здесь перевес оказался на стороне ратников Изяслава Давидовича. Половцы прорвались через укрепления и проникли в город. Желая вызвать панику как среди населения Киева, так и в рядах войск Ростислава, степняки подожгли столицу: «Я зажгоша дворъ Лихачевъ поповъ и Радъславлъ» (Ипатьевская летопись). Расчёт оказался верен. Увидев поднимающиеся над Киевом густые клубы дыма, первыми дрогнули черные клобуки. Берендеи и торки обратились в беспорядочное бегство, причем одни побежали через город к Угорскому урочищу, а другие — в сторону Золотых ворот.

Видя, что единая оборона рухнула и сдержать вражеский натиск не удастся, ближняя дружина обратилась к Ростиславу с просьбой покинуть столицу и отступить в Белгород. И, засев в этой мощной крепости, дожидаться, когда на помощь придут племянники и другие союзники. Князь с этими разумными доводами согласился и вместе с семьей спешно уехал из города, предоставив воеводам самим выводить из Киева полки. Уже в Белгороде к нему присоединились племянники Ярослав и Ярополк, а Владимир Андреевич отправился в Поросье, чтобы привести новые отряды черных клобуков. Распорядившись сжечь острог и посад, Ростислав затворился в Детинце и приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть.