— А посмотри, какие у меня куклы. Эту зовут Асар, эту — Джослин, а эту — Гута.

— Почему Гута? — удивился Домет.

— Потому что я про нее читала страшную-престрашную сказку. А бабушка к нам не приходит, а я к ней все время хожу и раз в неделю у нее ночую, а мама говорит, что воспитанием ребенка должны заниматься родители, а бабушка ужасно вкусно готовит курицу, а мама не покупает себе новое пальто, потому что нужно откладывать на черный день, если папу опять выгонят с работы. Папочка, какая в Ираке у девочек школьная форма? Ой, я таких красивых карандашей и не видела, я их бабушке покажу, пусть…

— Подожди, Гизелла, — Домет обнял дочь и прижал к себе. — Ты меня совсем заболтала. Дай я тебя получше рассмотрю.

— Вот, смотри, смотри! — Гизелла высвободилась из объятий отца и с радостью завертелась по комнате.

«Ножки и ручки еще тоненькие. Глаза мои и лоб, а носик точно такой же вздернутый, как у Адели. И волосики, как у нее. Белокурый арабский ребенок с курносым носом. Ну и ну!»

— Я хорошо танцую? Да, папочка?

— Очень.

— А когда я вырасту, я стану такой же красивой, как мама?

— Ты станешь еще красивей.

— И не буду такой толстой, как мама?

— Разве мама толстая?

— Бабушка говорит, что мама скоро лопнет. Но этого же не может быть, правда?

— Конечно, не может. Бабушка шутит. И совсем мама не толстая. Она просто любит поесть.

— И я люблю.

— Вот и чудесно. Сейчас пойдем к столу. Давай руку.

Отсидев семейный обед, за которым Адель не произнесла ни слова, Домет пошел к матери.

Объятиям и радости не было конца. Домет привез матери черную в красных разводах кашемировую шаль и расшитые бисером домашние туфли. Она всплеснула руками, закуталась в шаль и собралась кормить сына, но второй раз он обедать не мог.

— А кофе с твоим любимым пирогом?

— Мам, пожалей меня. Без пирога.

— Ну, хорошо, хорошо. Расскажи, как тебя встретила Гизелла.

— Очень обрадовалась. Прелесть, а не девочка. И умненькая, и хорошенькая.

— И добрая, — добавила мать со счастливой улыбкой.

— А как ты? Как давление?

— А что давление, скачет — то вверх, то вниз. Пью всякие лекарства, стараюсь о нем не думать. Только когда затылок болит, тут уж и думать не надо, само дает о себе знать.

— Что слышно у Амина? Про Салима я знаю, мы с ним переписывались. А Амин не женился?

— Когда ему жениться? На своем рояле он женат. То репетирует, то выступает. Сейчас в Америку поехал. Вот, афишу прислал.

И мать с гордостью показала афишу, где большими буквами значилось: «Новая звезда в мире музыки — Амин Домет».

— Наверно, он музыкой хорошо зарабатывает? — с легкой завистью спросил Азиз.

— А ему много не надо. Часть отдает своему управляющему или как там его называют, остального, слава Богу, хватает. Даже мне хотел деньги присылать, но ты же знаешь, мне деньги не нужны. А тебе сейчас нужны?

— Спасибо, мамочка. Пока нет. Я в Багдаде кое-что скопил, на первое время хватит.

— Может, сегодня на ужин придешь?

— Лучше завтра на обед.

— Завтра — так завтра. Давай кофе пить.

x x x

Проходя по Немецкой колонии, Домет остановился перед объявлением:

«В субботу в 20.15 в подвальном помещении клуба состоится просмотр фильма о нашей поездке в Германию. Члены „Гитлерюгенда“, а также их воспитатели расскажут о своих впечатлениях от поездки. На просмотр приглашаются все соотечественники. Желательно, чтобы пришло как можно больше народу, и без опозданий. После просмотра — сбор пожертвований на приобретение спортивного инвентаря.

Хайль Гитлер!

„Гитлерюгенд“. Хайфский филиал».

Домета разобрало любопытство. Интересно увидеть хоть на экране новую Германию. А какая пунктуальность у этих ребят: начало не в восемь и не в восемь тридцать, а в восемь пятнадцать, и «без опозданий».

В субботу Домет пришел в клуб «без опоздания». При входе его остановили двое подростков в коричневых рубашках с лакированной портупеей.

— Вы немец? — спросил тот, что повыше ростом.

— В душе — да, — ответил Домет.

— А документы у вас есть?

— Какие документы?

— Подтверждающие, что в душе — да.

Усмехнувшись про себя, Домет порылся в портмоне и достал визитную карточку майора Гробы.

— Этого достаточно?

Подростки щелкнули каблуками и пропустили его. В просторном подвале напротив входа — красное полотнище с черной свастикой и портрет Гитлера в полный рост и в военной форме. Слева — транспарант:

«Жизнь немецких юношей и девушек принадлежит Гитлеру.

Бальдур фон Ширах,

руководитель имперской молодежи».

Под транспарантом на столе — кинопроектор. На противоположной стене — белая простыня вместо экрана. В центре ровными рядами стоят стулья. В углу — стол с бутербродами и прохладительными напитками.

Народу собралось много. Приехали гости — воспитатели из иерусалимского филиала «Гитлерюгенда». Домет увидел знакомых. Поговорили о переменах в Германии, о необходимости насаждать в Палестине немецкий дух, но разговор пришлось прервать: руководитель хайфского филиала, представительный мужчина в полосатом костюме, попросил внимания и, когда публика утихла, выступил с кратким вступительным словом. Говорил он убежденно и в категорической форме, а когда закончил, погас свет, и на экране поплыли виды Германии.

По сравнению с 20-ми годами это была совершенно другая Германия. Повсюду подъемные краны, стропила, аккуратно сложенные горы кирпичей — нет такого места, где бы ни шло строительство. Часто на лесах висел транспарант «Только нашему фюреру мы обязаны тем, что теперь у нас есть работа».

Домет с удовольствием смотрел на рослых, мускулистых блондинов, которые маршировали на параде, строили дома, мостили дороги, отливали сталь, прыгали с парашютом. С не меньшим удовольствием он смотрел и на белокурых спортсменок. Они тоже маршировали на параде. Время от времени в кадре мелькали члены хайфского филиала «Гитлерюгенда». Они играли в кегли, готовились к слету немецкой молодежи, сидели в парке и распевали бодрые песни, а рядом с ними красовалась табличка «Собакам и евреям вход воспрещен».

Вдруг лента оборвалась, и смущенный киномеханик извинился за то, что не успел освоить новый проектор. Пока киномеханик его налаживал, руководитель филиала объявил сбор пожертвований, и по рядам пошла хорошенькая блондинка в форме «Гитлерюгенда» с кубком в руке. Домет вспомнил церковь и положил в него иракский динар, получив взамен ослепительную улыбку.

По дороге домой он думал о фильме и о том, как несправедливы критики Гитлера, ведь он возродил Германию из руин.

В клуб «Гитлерюгенда» Домет приходил еще не раз: рядом