Мусе Алами, с которым Бен-Гурион пытался договориться о разделе Палестины. На похоронах известный арабский педагог и писатель Халил Сакакини сказал: «Его подвиг нельзя сравнить ни с каким другим, кроме великих подвигов шейха аль-Касама». А своему сыну, учившемуся в американском университете, Сакакини написал: «Мы засыпаем и просыпаемся под свист пуль. Вокруг рвутся бомбы, гремит стрельба, арабы сжигают пардесы[13] евреев в Яффо, взрывают мосты, перерезают телефонные провода, сваливают на землю электрические столбы, изо дня в день перекрывают дороги и каждый день проявляют чудеса героизма. Властям и в голову не приходило, что арабы способны на героизм».

Политическое и военное руководство арабским восстанием осуществлял Высший арабский совет во главе с иерусалимским муфтием. Этот же совет объявил о начале всеобщей и бессрочной арабской забастовки, рассчитывая, что экономический бойкот евреев доделает то, что не успели сделать ножи, ружья и бомбы.

За первые шесть месяцев восстания было убито девяносто евреев и ранено триста шестьдесят девять. А евреи спорили, вправе ли они убивать арабов, и если вправе, то поможет ли это делу сионизма или только повредит.

Бен-Гурион призывал проявлять выдержку. Его противники утверждали, что выдержку арабы воспримут как слабость евреев и начнут еще больше бесчинствовать. У сторонников Бен-Гуриона были веские аргументы в пользу выдержки: если евреи начнут без удержу убивать арабов, те перейдут к кровной мести. И противники, и сторонники Бен-Гуриона пустили в ход Библию: первые кричали «Не убей!», вторые — «Око — за око!».

Кончились споры, когда признавший свою ошибку Бен-Гурион согласился на предложение сформировать подчиненные ему лично боевые отряды для выполнения особых операций возмездия.

Одна из таких операций была проведена в арабской деревне Лубия в Нижней Галилее. Поздно ночью пятеро бойцов одного из отрядов прокрались в деревню. Разбрызгивая за собой бензин, чтобы собаки не могли взять след, они подошли к дому, где горел свет, заглянули в окно и увидели трех мужчин и двух женщин. Бойцы открыли огонь и быстро покинули деревню. Двое мужчин и женщина были убиты, остальные ранены.

Тем, кто доказывал Бен-Гуриону, что евреи не должны отвечать убийством на убийство, он сказал: «Мы не убиваем, а проводим военную операцию в ходе войны, которую нам объявили арабы».

Пинхас Рутенберг добился аудиенции у наместника. Он хотел убедить его в том, что мандатные власти должны прекратить кровопролитие.

— Ваше превосходительство, — сказал Рутенберг, — нужно немедленно арестовать иерусалимского муфтия. Это он стоит за арабским бунтом. Все делается по его приказу, который он разослал всем деревенским старостам.

— Муфтий утверждает, что этот приказ — фальшивка, — возразил наместник. — У вас есть доказательства его подлинности?

— Прямых нет, но, Ваше превосходительство, поверьте моему опыту старого революционера. Пока не поздно, надо арестовать всех, кто мутит воду. Во время Октябрьской революции в России я предлагал казнить Ленина и Троцкого. Меня не послушали, и вы сами видите, к чему это привело.

— Вижу, господин Рутенберг, — сказал наместник, — и лишний раз убеждаюсь в том, что казнить без суда и следствия можно только в России.

6

Вскоре после начала восстания муфтия посетил голландский журналист Пьер ван Пассен. Беседовали по-французски.

— В этой стране не будет мира, пока евреи отсюда не уберутся, — заявил муфтий. — У нашего народа иссякло терпение. Он не может больше выносить даже вида евреев.

— Отсюда следует, что восстание под руководством Великого муфтия — организованная попытка сорвать создание еврейского Национального очага в Палестине? — спросил ван Пассен.

Великий муфтий уже собрался было ответить, но передумал. Он помолчал и посмотрел в окно.

— Вот главная арабская святыня, — сказал муфтий, показывая на мечеть Аль-Акса, — которую евреи хотят снести. Здесь они собираются восстановить Храм Соломона.

— Неужели? — удивился ван Пассен. — Никогда об этом не слышал.

— О, — Великий муфтий покачал головой, — это все знают.

Он отошел к маленькому секретеру в стиле Людовика XVI, достал лист бумаги и прочитал: «Лорд Мелчетт заявил, что он посвятит остаток жизни восстановлению Еврейского Храма».

— А вот еще кое-что: «Профессор Эйнштейн полагает, что для евреев Палестина без Храма подобна телу без головы». Теперь вы видите подлинную цель евреев? Они хотят наши святыни заменить своими!

— Я так не думаю, — сказал ван Пассен. — Упоминание о Храме и лорда Мелчетта, и профессора Эйнштейна, по всей вероятности, — аллегория. Евреи хотят…

— Крови они хотят! — торжествующе закричал муфтий. — Евреи всегда жаждут крови. Вся их история залита кровью!

Ван Пассен оторопел. А муфтий, кашлянув, сел на диван и закурил.

— Каково общественное мнение о нынешнем печальном положении в Палестине? ~ спросил муфтий. — Кто ответственен за все эти ужасные беспорядки?

— Я считаю, — ответил ван Пассен, — эта кровавая бойня устроена для того, чтобы посеять страх в сердцах сионистов и не допустить строительства еврейского Национального очага. Я прав?

Муфтий промолчал.

— Что касается ответственности за беспорядки, — продолжил ван Пассен, — то во Франции и в Америке ее возлагают на Великого муфтия. Даже египетская пресса заявляет, что «убийство палестинских евреев — это эхо подстрекательских проповедей муфтия в мечети».

При этих словах муфтий вскочил с дивана, отшвырнул сигарету, быстро подошел к журналисту и заскрежетал зубами. Ван Пассену стало не по себе.

— Посмотрите на эти руки, — муфтий театрально протянул розовые ладони. — На этих руках нет крови. Клянусь Аллахом, я непричастен к этим беспорядкам. Какой позор — возлагать вину на арабов!

— Так что же, те еврейские женщины, дети и старики в Хевроне покончили жизнь самоубийством? — спросил ван Пассен.

— Ваша ирония неуместна, — отрезал муфтий. — Хевронские арабы узнали, что евреи решили сбросить их в море.

«А вот это годится для заголовка», — подумал ван Пассен, а муфтий встал, давая понять, что беседа окончена.

7

Парикмахер Исса медленно проводил бритвой по коже господина Домета. Господин Домет — хороший клиент: любит истории, которые Исса готов рассказывать хоть целый день. Был бы у Иссы талант, как у господина Домета, сделался бы Исса писателем, не стоял бы на ногах с утра до вечера, а нанял бы секретаря и диктовал бы ему по роману в день, покуривая кальян. А еще лучше — нанял бы не секретаря, а секретаршу. Такую же красивую, как жена бакалейщика Фаиза…

— Простите, господин Домет, что вы сказали?

— Исса, ты что, оглох? Расскажи мне о той старухе.

— О какой старухе?

— О знахарке из Иерусалима. Прошлый раз ты начал про нее рассказывать, но я торопился.

— А-а, — протянул Исса, направляя бритву на облезлом кожаном ремне. — Эта старая еврейка приехала с Кавказа и торговала заговоренной водой. Лечила от всех болезней.