Восточной Европе[520]. Разумеется, хотя белостокские евреи утверждали, что их новые институты поддерживают и увековечивают истинное наследие Белостока, все они признавали, что, по сути, каждая организация фундаментально переосмысляла то, что значит быть белостокцем. И даже когда эти земляческие общества отходили от обслуживания исключительного избранного круга, образы региональной самобытности продолжали воодушевлять членов этих организаций. Другими словами, эти организации подчеркнули, что единственным способом, которым многие восточноевропейские евреи могли себе представить построение новой жизни, было создание институтов, которые переносили воображаемые элементы Восточной Европы в их новые дома.

Эти организации вовлекли восточноевропейских евреев всего мира в трансокеанские дебаты о «подлинном» наследии Восточной Европы. Различные общественные, культурные и экономические условия в США, Аргентине, Палестине и Австралии требовали от этих организаций предоставления совершенно разных услуг, и каждая организация считала именно эти услуги «истинным наследием» Белостока. Эластичность термина «белостокцы» позволила белостокским евреям во всем мире рассматривать свои местные организации как инструменты по увековечиванию прошлого и укоренению их самих в настоящем. В то время как Белостокский центр в Нью-Йорке утверждал, что это «Белосток на восточном Бродвее» из-за его преданности делу ухода за пожилыми евреями, «Бялыстокер Фарбанд» в Аргентине считал себя «восстановленным Белостоком», поскольку поддерживал образование на идиш. В конце концов самым сильным связующим звеном, которое объединяло эти организации, было совместное использование имени Белостока для объяснения своих адаптационных усилий. Подобно затруднительному положению, с которым евреи сталкивались на протяжении веков после изгнания их предков с библейской земли Израиля, эти организации пытались определить и сохранить белостокскую идентичность, когда Белосток находился от них за тысячи миль. В то время как другие решения, предложенные евреями в прошлом, оказались более устойчивыми, усилия еврейских эмигрантов из Белостока, а также других восточноевропейских евреев-эмигрантов, заслуживают внимания и к успехам, и к неудачам.

Межкультурное сравнение институциональной жизни белостокских еврейских землячеств (ландсманшафтов) подчеркивает сложную динамику, которая проявлялась, когда евреи-иммигранты формировали новую общину еврейской диаспоры. Эмигранты из Белостока сформулировали видение самих себя, черпая вдохновение в Белостоке, а также противопоставляя себя эмигрантам из Белостока в других частях мира. Такой компаративистский подход к еврейской идентичности не был революционным: восточноевропейское еврейство уже давно составило карту своей идентичности, сравнивая себя с евреями из других регионов. Однако миграция показала, что эта сравнительная оптика еврейской идентичности проецируется на новую карту, охватывающую весь мир. Организации ландсманшафтов продвигали идею, что восточноевропейская региональная принадлежность по-прежнему играет важную роль в определении еврейской идентичности. Как мы увидим в следующей главе, шаткие основы такого транснационального политического образования укрепились после Первой мировой войны благодаря новым благотворительным организациям, обеспечивавшим общую цель, вокруг которой могли сплотиться все члены еврейской диаспоры Белостока.

Глава 3

«Покупка кирпичей для Белостока»

Благотворительность и связи новой еврейской диаспоры

Поразительное изображение появилось в декабре 1926 года на обложке Bialystoker Stimme, ежеквартального идишского журнала, распространяемого по всему миру Белостокским центром в Нью-Йорке[521]. На первый взгляд кажется, что зритель смотрит на один-единственный городской пейзаж: справа вырисовывается трехэтажная башня, затмевающая все окружающие постройки. Хотя циферблат на башне разглядеть трудно, все, кто когда-либо жил в Белостоке, сразу опознают это здание как белостокскую башню с часами, построенную в 1742 году в центре главной торговой площади города[522].

Слева, достигая высоты башни с часами, видно изображение шестиэтажного здания со словами на идиш «Бялыстокер центер» и «Бикур Холим», вырезанными на фасаде. Американский флаг, развевающийся над Белостокским центром, напоминает зрителю о тысячах миль, разделяющих эти два воображаемых маяка, однако иллюстрация совмещает здания так, словно в реальности они находятся друг напротив друга и их разделяет только колонна[523]. На вершине колонны, изображенной на обложке журнала, как знак связи евреев-иммигрантов со своим бывшим домом, выгравировано слово kultur (культура), а в основании – слово hilf (помощь). Благотворительность не только служила связующим звеном, посредством которого иммигранты взаимодействовали с прежней родиной, но, что более важно, она заложила основы культуры белостокцев в годы после Первой мировой войны. Рамка в форме декалога, обрамляющая два здания – обычный прием обложек Bialystoker Stimme — напоминает зрителю о моральном долге благотворительности[524] и передает идею, что быть белостокцем – значит заниматься филантропией и отправлять деньги в Белосток[525].

Илл. 20. Обложка Bialystoker Stimme, Нью-Йорк, декабрь 1926 года

Илл. 21. Шапка первой страницы Bialystoker Stimme, 1928–1950 годы

Илл. 22. Открытка с изображением центральной рыночной площади Белостока, около 1925 года. Башня с часами в правом верхнем углу. С разрешения правообладателей коллекции Мерхавиа, Национальная библиотека Израиля, Иерусалим

Именно благотворительность вовлекла евреев в Белостоке и белостокских евреев за его пределами в трансатлантическую драму, преобразив всех членов этой разбросанной еврейской общины. На всей территории независимой Польши опустошение после Первой мировой войны, Гражданской войны в России и Русско-польской войны привело к беспрецедентному кризису благосостояния евреев[526]. В условиях неоднократного изменения границ, истощения средств еврейских общин и недружелюбной политики польского правительства, евреи со всей Польши обратились за помощью к соотечественникам за рубежом. Еврейские эмигранты из Белостока, как и другие еврейские эмигранты из

Восточной Европы, с энтузиазмом откликнулись на их призывы, собрав и распределив миллионы долларов в период между началом Первой мировой войны и вторжением Германии в Польшу в 1939 году[527]. Один только Белостокский центр направил в город Белосток более девяти миллионов долларов (что эквивалентно более чем 112 миллионам долларов в ценах 2008 года), чтобы облегчить сильный голод и нищету, от которых страдали евреи в регионе. Одновременно нью-йоркские белостокцы продвигали основную политическую программу эмигрантов: помочь их бывшим соседям, родственникам и друзьям восстановить Белосток как жизненно важный город, центр еврейской жизни во Второй Польской Республике[528].

Как сбор и распределение этих огромных средств изменили отношения евреев Белостока, разбросанных по всему миру, друг с другом? Насколько эмигрантская филантропия повлияла на восстановление еврейской жизни в межвоенном Белостоке? Как она изменила представление восточноевропейских евреев-эмигрантов о своей идентичности как евреев диаспоры, живущих вне страны своего происхождения? Исследователи современных «диаспор» часто отмечают, что филантропия может иметь решающее значение для формирования идентичности диаспоры мигрантов, помогая им поддерживать связи со своими прежними домами и финансируя организации, создающие транснациональные пространства, через которые они могут взаимодействовать друг с другом и с соответствующими национальными государствами[529]. Посылая деньги своим бедствующим соотечественникам, живущим во Второй Польской Республике, члены