Затем пришел приказ ликвидировать цыганский табор, и мальчика тоже отправили в печь5.

Несколько уцелевших участников оркестра живо помнят, как Мария вытащила из одного транспорта другого маленького, светленького мальчика. Семь дней они были неразлучны, везде ходили вместе, Мария одевала его в специальную одежду и окутывала теплом. На восьмой день Мандель отправила ребенка в газовые камеры6.

Скрипачка Зофия Циковяк вспоминала, что была уже осень, когда она пришла с мальчиком, «милым ребенком, который очень доверял ей, был очень открытым». Мария попросила оркестр сыграть короткую композицию, и ребенок начал танцевать под музыку.

– Он начал танцевать, как танцуют дети. И что интересно, ребенок продолжал держать ее за руку. Я это помню, потому что через некоторое время, не знаю, через сколько, я увидела ее на дорожке у железной дороги; она вела его в крематорий, и это меня парализовало. Я мучилась вопросом: «Как это возможно?»7.

Глава 51

Ребенок, которого съели крысы

Вот почему я не могла позволить себе даже малейшей слабости по отношению к матерям и детям. Когда я видела, как самых маленьких уводят в Бункер, все, что я могла думать, это: «Несколькими еврейскими сопляками меньше; это дети, которые никогда не вырастут в мерзких взрослых евреев».

Хельга Шнайдер, «Отпусти меня», цитата бывшей надзирательницы1

Станислава Рахвалова, которой предстояло сыграть важную роль в будущем Марии, всегда отмечала эту двойственность в ее характере. То, как она однажды «усыновила» ребенка, а на следующий день участвовала в выбраковках на железнодорожной рампе, где были дети, которые шли прямо на смерть, а она спокойно наблюдала за этим. «И то и другое была Мандель»2.

После войны появилось много свидетельств того, что Мандель проявляла особую жестокость по отношению к беременным матерям и новорожденным детям. Хотя на суде она отрицала это («После родов матерей помещали в больницу, где им обеспечивали медицинское обслуживание и уход за детьми»3), существует множество доказательств обратного.

Анна Паларчик рассказывала, что часто видела в лагере, как новорожденных детей клали в машину «Скорой помощи», словно помещали на своего рода склад.

– Их клали туда, и они оставались там до самой смерти. В сорок втором году, если беременная женщина поступала в лагерь, ни она, ни ребенок не оставались в живых4.

Доктор Костюшка вспоминал, как новорожденных детей топили, а затем сжигали в печи, как младенцев в возрасте нескольких месяцев забирали у матерей и убивали5. Александр Кинский позже рассказывал, что Мандель заморила голодом ребенка6, а Антонина Пятковская поведала об одном случае, когда Мандель приказала выбросить новорожденного ребенка за пределы барака, где его съели крысы7.

Пятковская также рассказала, что в 1942 году по приказу Мандель беременных женщин и младенцев убивали уколами фенола8. Доктор Костюшка согласился с ней, заявив, что Мандель отправляла беременных женщин в газовую камеру или убивала их уколами фенола9 и что из-за условий содержания в женском лагере почти все рожденные там дети умирали10.

На последующем суде над Мандель было отмечено несколько особых случаев. Среди них – жестокие действия Марии во время ликвидации чешского семейного лагеря, а также другой случай, когда из Витебска прибыл транспорт с русскими женщинами, и она забирала детей из рук матерей, бросая их «как камни» в машины, стоявшие наготове, чтобы отвезти детей в газовые камеры.

Люба Рейсс рассказала, что во время одного из отборов Мандель заметила среди заключенных молодую гречанку, очень красивую и здоровую, на позднем сроке беременности. Мандель отправила ее в блок 25.

– Женщина объяснила, что находится на девятом месяце беременности и что после родов она сможет работать. Она умоляла сохранить ей жизнь. Мандель ударила ее ногой в живот и отправила в газовую камеру11.

Как можно объяснить эти парадоксальные действия Марии? Психолог Джон Гротген предполагает, что Мандель не могла позволить себе дать волю доброте, сжаливаться над такими вещами, как кудряшки ребенка, и изо всех сил старалась избегать сострадания. Все, что вызывало сострадание, было опасно как в личном, так и в профессиональном плане. Она должна была бороться с этим.

– Мария воспринимала себя как человека, который вряд ли станет родителем. Одной из трагедий в жизни Марии была преждевременная смерть сына ее сестры, Франца Йозефа. Таким образом она проживала эту потерю: это был способ убежать от своей реальности.

Гротген отмечает, что для Мандель дети также были возможностью стать еще более влиятельной. Взять жизнь, взрастить ее, а затем убить. Обладать властью, чтобы совершить такой поступок.

– Что касается ее общения с детьми – это как эмоциональный отпуск. Например, пообщаться с ребенком – насладиться приятными эмоциями, словно побывать в простом, счастливом мире. У многих надзирательниц были свои постыдные удовольствия, а у нее свои; это и еще животная потребность во власти12.

Глава 52

Преждевременная утрата

Она была спасительницей оркестра,

ей удалось спасти нас – но, увы, не себя.

Хелена Нивиньская1

5 апреля 1944 года женский оркестр постигла тяжелая утрата – умерла Альма Розе.

За три дня до этого Альма провела удачный воскресный концерт. Она гордилась своими музыкантами, а вечером ее пригласили на празднование дня рождения фрау Шмидт, капо, работавшей в Канаде. По возвращении в оркестровый барак Альме стало ужасно плохо: разболелась голова, появилась тошнота, головокружение и судороги. Она бредила, двигая руками, как дирижер2. Вызвали Мандель, которая прибыла с врачом СС и приказала доставить Альму в санчасть. Мария была крайне расстроена и выделила Альме отдельную комнату в больничном блоке с неслыханной роскошью – раскладушкой с постельными принадлежностями3.

В следующие два дня состояние Альмы ухудшалось. Доктор Менгеле приходил на консультации, а Альма металась между бредом и ясностью ума. После различных безуспешных попыток лечения Альма умерла незадолго до рассвета 5 апреля в возрасте тридцати восьми лет, вероятно, от ботулизма.

Мандель вернулась в музыкальный блок и объявила, что оркестранты могут пройти в санчасть, где тело Альмы положили на постамент из двух табуретов, покрытый белой тканью4. Оркестрантки, многие из которых открыто плакали, попрощались и положили на тело Альмы маленькие букетики диких цветов. Анита Ласкер-Валль позже отметила, что «даже эсэсовцы выглядели расстроенными»5.

После этого Мария несколько отстранилась от оркестра, хотя музыканты изо всех сил старались поддерживать высокий исполнительский уровень без наставлений Альмы. Стало очевидно, что Альма и была оркестром