Я напряг зрение и с удивлением прочитал, что, исходя из интересов государства, меня в рамках настоящего контракта, меня откомандировать в любое ведомство и на любую должность в пределах общего срока действия контракта. И еще из интересного — в этом мире вовсю существовали акции типа «Приведи друга». В частности, за каждого рекрута, который заключит контракт по моей рекомендации, я получал от государства сто рублей.

Я решительно ничего не понимал. В моем представлении начальником таможенного поста должен быть уважаемый и солидный человек, обладатель большого дома с павлинами и тазами с черной икрой, человек, из карманов которого торчат пачки денег, а тут, местные жулики в рядовых чинах, в течение часа, за жалкие копейки, устроили бывшего подсудимого и несостоявшегося висельника на такую «вкусную» должность?

— Признавайся, в чем подвох?

— Книжечку отдайте, тогда скажу… — Соломон побледнел и отступил на шаг назад.

— На, говори, не бойся. — я отдал солдату его сокровище, после чего тот отскочил от меня еще на пару шагов, после чего выпалил:

— На этом посту, за два года дважды вакансии начальников открывались по причине их убыли, и вакансия год уже, не закрытая, висит, поэтому ее к нам, на укомплектование и переслали…

Гнаться за этим поцем у меня ни было не сил, ни желания. Судьба, в лице местных жуликов-кадровиков, в очередной раз показала мне кукиш — вытащив из, практически гарантированной, петли, предоставила расстрельную должность, да еще и за мои, кровные деньги.

Дабы не нарываться на неприятности у главного входа, где, я уверен, к странному посетителю пристали бы с глупостями насчет пропуска на вход и выход из здания, я вышел через отдельный вход, уже знакомого мне, вербовочного бюро. Ни капитана, ни фельдфебеля, там уже не было, лишь молодой солдатик в расхристанной форме третьего срока службы старательно мыл пол шваброй. Мне боец ничего не сказал и через пару мгновений я оказался на свободе, но стоило мне пройти пару сотен шагов от здания штаба, как я услышал свое имя.

— Олег Александрович, стойте, идите же к нам, поскорее!

Я оглянулся и увидел Дарину, что махала мне платочком с открытой веранды небольшого кафе.

Девушка сидела в компании двух знакомых мне, вернее моему предшественнику в этом теле, девиц и кушала пирожные.

Я поднялся по ступенькам на веранду и подошел к столику.

— Олег, вы, все-таки, сбежали! — очень громким шепотом шёпотом, так, что на нас стали оглядываться другие посетители кафе, подозрительно оглядываясь, воскликнула моя «невеста»: — Вся публика была взволнована, в зале говорили, что вы или убежали, или вас убили при побеге, а потом секретарь объявил, что суд переносится на неопределенное время.

— Барышни. — я склонил голову: — Позволено ли будет бедному узнику присутствовать в вашем блистательном обществе или аромат тюрьмы не позволит мне немедленно им насладиться?

Очевидно, что старый Олежка Булатов так никогда не говорил, так как две наши с Дариной сокурсницы просто замерли с отвисшими челюстями и широко открытыми глазами.

— Садитесь князь… — навещавшую меня в застенках Дарину мой внешний вид и, вероятно запах, не смущал и она указала веером на стул подле себя.

— Дорогая, а ты я вижу, успела меня оплакать и похоронить? — я кивнул на черное элегантное платье, в которое успела переодеться «моя невеста». До «маленького черного платьица» от Коко Шанель, в моем, мужском представлении, оно не дотягивало, но изящные руки и плечи Дарины открывало.

— Простите, Олег Александрович, наше любопытство, но мы чего-то не знаем? — справилась с потрясением одна из подружек Дарины: — Ваши отношения перешли на новый уровень? Дарина для вас теперь «дорогая»?

— Лизавета Михайловна, но как я должен обращаться к барышне, которая, рискуя своей репутацией, под видом моей невесты, проникла в подвалы контрразведки, где я подвергался изощренным пыткам, и смогла передать мне вот это…- я показал кусок проволоки: — С помощью этого предмета я смог снять с себя кандалы и сбежать из-под караула. Эта проволочка теперь мой талисман до конца моих дней, а считать Дарину Любомировну своей невестой — высшая награда, о которой я могу только мечтать.

Пока подруги расспрашивали, купающуюся в лучах романтического восторга, Дарину, о подробностях ее беспримерного подвига, я взялся перечитывать условия контракта, из которого понял, что амнистию мне объявили временную, на время действия контракта, а дальше, вероятен новый суд, и лишь за особые заслуги, Государь Император может простить меня окончательно.

— Князь, ну не будьте букой, бросьте ваши скучные бумажки. — Лиза шутливо стукнула меня веером по руке: — Расскажите о своих планах на будущее, когда планируете свадьбу.

Я отложил бумаги в стороны, обвел, сидящих в предвкушении, девиц внимательным взглядом:

— Простите, барышни, а кто-то из вас слышал такое выражение «жена декабриста»?

Глава 15

Глава пятнадцатая.

К сожалению, на это, известное каждому русскому в моем мире, выражение, барышни не отреагировали, только недоуменно хлопали лучистыми глазками. Пришлось отъезжать назад.

— Насчет свадьбы, к сожалению, придется подождать. Дело в том, что из здания штаба, где меня хотели судить, незаметно выбраться мне не удалось. Нет, безусловно, если бы это был вражеский штаб, я бы действовал по другому, подпалил бы, к чертовой матери, архив с секретными документами, и, пока вражины спасали свои секреты, перерезал бы всех часовых своей счастливой проволочкой, напился бы их свежей кровью и вырвался бы из кольца врагов! Р-р-р! — я оскалил зубы и студентки радостно взвизгнули: — Но, так как меня окружали верные солдаты императора, обманутые моими злопыхателями, я не имел права применять к ним насилие, поэтому приходилось просто прятаться и бежать. И вот, когда сотня наших гренадеров окружила меня на первом этаже, я ворвался в бюро вербовки, взял бланк контракта о поступлению на военную службу, стал его читать, одной рукой отмахиваясь кандалами, как кистенем, от направленных на меня десятков штыков, а прочитав подписал контракт, за секунду до того, как меня смогли снова заковать в оковы. И тут блеснула молния, и начальник буро вербовки громовым голосом закричал, что я теперь воин Империи и никто не имеет права меня судить, а кто тронет меня хоть пальцем, сам под судом окажется. И такая сила была в голосе этого скромного капитана, что все мои неприятели убоялись и бежали из кабинета. И теперь я здесь, свободен от уголовного преследования, но, обязан