ротой таких же, раскаявшихся… Шесть месяцев пролетят быстро, не успею оглянуться, а там триумфальное возвращение в родной полк, с чистой репутацией, опять певички, шампанское и прочие забавы, приличествующие офицеру гвардии…- гусар мечтательно закатил глаза, после чего выбил трубку о решетку за окном и ткнул в мою сторону мундштуком.

— А ты мне определенно понравился, студент. Вы же там, в Академии своей, военное дело изучаете? Вот и пойдем ко мне, заместителем командира роты. Как говориться, если что-то не знаешь, всё покажем и расскажем. Через шесть месяцев вернешься в столицу, обстрелянным ветераном и героем. Так что, давай, чтобы вместе поехать, товарищами, скорее пиши прошение о помиловании, чтобы Государь успел наши бумаги вместе рассмотреть. Я тебе сейчас расскажу, как писать. Только ты, друг сердечный, имей в виду — прошения о помиловании на Высочайшее имя проходит проверку у высших магов из Тайного совета…- корнет, или кто он там, поднял к потолку указательный палец и потряс им, показывая непостижимую высоту магического могущества упомянутых лиц.

— И если ты напишешь, что в своих злодеяниях раскаиваешься полностью, а сам что-то утаил, то никакого тебе царского прощения не будет, маги сразу это поймут и в своем заключении это укажут. А Государь обмана не любит, ему проще душегуба последнего простить, который во всех своих грехах покаялся и готов понести наказание, чем мелкого, но лживого обманщика! Ты уж мне поверь, я брат такие истории слышал, когда люди не три четвертования набедокурили, но голову повинную к трону Государя склонили и были прощены, а потом вернулись в общество героями и даже генералами. Ты, брат, кстати, выпить хочешь? У меня тут есть неплохой коньячок, скажу я тебе — выпьешь немного и такое просветление в мозгах происходит, что диву просто даешься, только и думаешь — почему я раньше не выпил? — мой собеседник вытащил из голенища, короткого, кавалерийского сапога со шпорой, плоскую, изогнутую фляжку, набулькал в стоящий на столе стакан коричневой жидкости и пододвинул в мою сторону.

— Угощайся, товарищ. — глаза соседа блеснули азартным нетерпением и я, с сожалением, отодвинул угощение.

— У меня, к несчастью, аллергия на алкоголь, засыпаю, как выпью сразу.

— Ой, беда то какая. — стакан блеснул, изливая содержимое в широко распахнутую пасть гусара: — Но, ничего, как на границу приедем, я тебя всему научу — пить, курить и барышень очаровывать! Хочется, наверное, барышень то очаровывать?

Мужчина жизнерадостно захохотал, после чего деловито извлёк из ящика стола несколько листов бумаги и палочку для письма:

— Давай, скорее пиши, и уже сегодня во дворец бумага уйдёт, а завтра, с самого утра, на Высочайшем рассмотрении будет. Пиши — «Его высокопревосходительству генералу Милованову». Ниже отступи и пиши, я диктую — «Всеподданнейше сообщаю, что я…»

— Погоди, друг… — я отложил писчую палочку: — А как же — бумага на Высочайшее имя адресуется какому-то генералу?

— Ты лишнее то в голову не бери! — строго отрезал гусар: — Есть установленная форма отношения. Сначала бумага к генералу на стол ложиться, он её, естественно, визирует и ходатайство накладывает, что просит Государя проявить снисхождение…

— У вас ус отклеился.

— Что? — в отличие от героя Папанова, гусар за лицо не схватился, значит, бурная растительность на морде у «подсадного» своя, не наклеенная.

— И что, часто получается? — укоризненно улыбнулся я.

— Что получается, брат? — псевдогусар еще не понял, что спектакль закончился в результате низкого уровня актёрского мастерства занятых в нем лиц.

— Ну вот так, как сейчас — наговорить дурачку — «первоходу» сказочку, чтобы он написал чистосердечное, покаянное признание на имя начальника контрразведки, а потом его на основании этой бумаги и осудить. Признание же — королева доказательств. Идите отсюда, агент недоделанный, пока я вам больно не сделал.

— Извольте, только это вы отсюда пойдете, и новое место пребывания вам не понравится. — корнет, или кто там он есть, поудобнее откинулся на подушку, забросив руки за голову и гаркнул: — Медведев!

— Я, ваше благородие. — бодро ответили за дверью камеры повышенной комфортности и в замке залязгал, проворачиваемый, ключ, а через секунду на пороге выросли двое служителей в зеленой форме, без погон.

— Слушаем, ваше благородие! — хором гаркнули бравые надзиратели.

— Отведите этого в тридцать шестую…

— Боги, до чего измельчала наша контрразведка. Начальник отдела истеричка, офицеры по камерам с подозреваемыми сидят, бездарно «наседок» изображают. — я встал с кровати и шагнул к выходу.

— А мне, князь, ваша критика неинтересна. Послезавтра, поутру, я лично, из-под ваших ног, табуреточку-то выбью и полюбуюсь, как вы дергаться будете в петле, да ещё обязательно обгадитесь, напоследок. Всенепременно, обгадитесь. Такие, как вы, князь, всегда с мокрыми штанами в петле болтаются. Люблю я смотреть, как такие ублюдки, которым все в этой жизни досталось, потому, что повезло родиться в нужной семье, в последний момент понимают, что все кончено, и папочка с мамочкой уже ничем не помогут.

— А что, следствие в нашем, богами спасаемом, Отечестве отменили?

— Так оно идет вовсю. — контрразведчик вновь вытащил трубку и кисет с табаком: — Данное под присягой заявление безутешного отца, что это вы покушались на его превосходительство и членов его семьи, что повлекло гибель одного из сыновей, блестящего и перспективного офицера гвардии, получено. Нижние чины гвардейского полка допрошены и подтвердили, что видели вас сегодня, возле поместья. Трое солдат также дали показания, что лично присутствовали при упаковке мешка с имуществом несчастного младшего сына барона и доставили его к вам, и никакой адской машины там не было. Да и при проведении дуэли вы действовали вопреки правил и традиций, явно имея умысел на крайне жестокое убийство несчастного молодого человека. У нас, кстати есть заключение профессора Юнга, мирового уровня, кстати, научное светило в области психиатрии. Так вот, изучив характер ранений несчастного Людвига, профессор дал категорическое заключение, что в основе ваших действий лежит банальная зависть к мужским статям молодого человека и его популярности у прекрасных дам, чего вы, очевидно, лишены. Так что, у нас всё готово. Завтра суд военного трибунала и привет — свидание с пеньковой веревочкой, последний танец с этой партнершей и похороны за казенный счет в обще яме с бродягами и прочей швалью.

— И при чем тут военный трибунал? Я, между прочим, на секундочку, не военный…

— Преступления, в котором исполнители, а также любые участники событий,