лица, ты замечала? Одно просто деревянное такое, а другое, когда он вскидывает брови с удивленным как бы видом.

В окно гостиной Амор видит крохотный садик за домом, таинственный сейчас, с темными шорохами, а за ним городские огни, морской порт. Вечер тихий, холодный и ясный, никакой сырости в воздухе. Идеальная осенняя погода. Лучшее время года в этой части света.

Он такую мощную речь произнес, говорит Астрид. Я, если честно, отвлеклась с какого-то момента, но он очень хорошо доносит оптимистический посыл.

И эти хоры, и эти музыкальные группы, и эти вечеринки, обеды, ужины всюду и везде… Такая праздничная атмосфера, самая раскрепощенная Претория за все времена, ты бы просто ее не узнала…

Но самое-то главное что. Астрид понижает и направляет голос, в точности как если бы она, сидя рядом, наклонила к тебе голову и принялась шептать. На одной из встреч, это был обед в Южноафриканском театре, она видела Мбеки вблизи. И должна признать, брови бровями, а он впечатляет как мужчина. И ей кажется, она почти уверена даже, говорит Астрид сестре, что он обратил на нее внимание.

Что?

Не что, а кто. Мбеки. Он посмотрел на меня, а расстояние, ну, всего-то пара шагов. И что-то между нами, не знаю, проскочило, разряд какой-то электрический.

Ого, говорит Амор.

Мне кажется, он хотел спросить мой номер телефона, говорит Астрид. Не мог, конечно, при всех. Может, и жена его там была. Но мне кажется, он хотел.

Ну, я тебе скажу, говорит Амор. Ты живешь полной жизнью. Она не знает, что к этому добавить, потому что ей полагалось бы завидовать Астрид, а она не завидует.

Но Астрид уже почувствовала, что ее маленький рассказ не произвел должного впечатления, и сворачивает беседу. Чего это я вдруг озаботилась, сама не знаю, моя сестра ведь ничего не смыслит в таких вещах, как социальный статус. Она мало в чем смыслит вообще. Всегда такая была, хотя я думала, это она вид на себя такой напускает.

Когда Амор приходит в спальню, Сюзан уже спит, а то она бы ей рассказала про разговор с Астрид. А может, нет. Она не все рассказывает Сюзан теперь, это не всегда помогает. Но она по-прежнему чувствует успокоение, глубокое, тихое успокоение, лежа позади подруги в теплой темноте, обняв ее одной рукой и ощущая ладонью биение человеческого сердца. Уже не так важно сейчас, что это именно Сюзан. Просто тело, просто чье-то присутствие. Не быть одной.

Потому что утром надо подниматься, надевать униформу, предмет за предметом, в правильном порядке, и отправляться в больницу. В то отделение больницы, где ты работаешь. Где с каждым, буквально с каждым днем становится все больше и больше больных и умирающих, тех, кому ты должна помогать, но кому ты помочь не в состоянии, потому что человек с двумя выражениями лица, который хотел, а может, и не хотел узнать номер телефона твоей сестры, не верит, что они на самом деле больны[39].

Сюзан права, эта работа не полезна Амор. Но что-то вынуждает ее продолжать, тут Сюзан тоже права, что-то компульсивное есть в том, как Амор ищет страдание и пытается его облегчить. Потому что эту битву, именно эту, ты в принципе не можешь выиграть. Так зачем раз за разом насаживать себя на этот штырь, который всегда будет, что бы ты ни делала? Тебе хочется причинять себе боль?

Может быть, поэтому. Может быть, я себе в наказание.

Но, произнося эти же самые слова, ее сестра Астрид уже понимает, что лжет. В первый раз за полгода она вошла в исповедальню и преклонила колени, и талант говорить правду за это время ее покинул.

Уже примерно год как у нее роман с партнером Джейка, с политиком, которого сейчас-то уж тем более лучше не называть, осторожность не помешает, и к Астрид нет-нет да закрадется мысль, что не столько деловым узам, сколько этой связи они обязаны приглашением на торжество в Здания Союза. Но, опять же, если подумать, что здесь ужасного, так система работает, хорошее в обмен на хорошее, и ведь очень хорошая жизнь сейчас у Джейка и Астрид Норроу. Если на то пошло, муж спасибо должен будет ей сказать за эту связь, если когда-нибудь о ней узнает.

Но она не поэтому, конечно, боже упаси! По правде говоря, Астрид находит его, то есть политика, сексуальным до невозможности, ее ноздри трепещут, когда он приближается, тело хочет расщепиться и принять его в себя. С чернокожим мужчиной у нее никогда раньше ничего похожего не было! Наоборот, Астрид неизменно до сих пор находила черных непривлекательными, а вот в последнее время стала замечать, что они держатся уверенней, не стесняются одеваться и стричься в своем стиле, и знаете, это действует. Плюс они не предубеждены против женщин в теле и не самой первой молодости, а потому не прочь к ней подкатить.

И все же представить себе поцелуи с ними – нет, это было чересчур, просто невозможно, пока не появился этот. Он какой-то другой, с ним начинаешь все на свете видеть иначе, а ощущение от его мышц, перекатывающихся под гладкой темной кожей, а его взгляд из-под тяжелых век… Как он твое имя произносит, немного неправильно, с ударением на втором слоге. Его член, такой литой, не розовый и словно бы ломкий, как у белых мужчин. Его золотые ролексы на столике у кровати. Изысканная, нежная текстура его языка.

Вы должны это прекратить. Вы же дали мне слово!

Я знаю, что должна, говорит она. И быстро добавляет: но почему?

Почему? И вы еще спрашиваете? Неужели вы не видите, как низко вы пали?

Откуда я пала, отче? Она не спорит, ей нравится высокопарность его языка, речь такая же нарядная, как его облачение и церковное убранство.

Со стези добродетели, говорит священник и вздыхает. Астрид, Астрид… Я думал, вы покончили с этим полгода назад, после нашего разговора.

Понимаю, отче.

Его не видно за перегородкой, только тень шевелится, поэтому все заключает в себе голос, но она настолько хорошо знает отца Бэтти, что способна уловить понижение тона. Доверительную, личную нотку. Именно он, отец Бэтти, руководил ее обращением и затем сочетал ее с Джейком церковным браком, и их тесная близость за это время не сошла на нет. Плюс она была тут полгода назад и во всем ему исповедовалась, во внебрачной связи и в ее скверных последствиях, и он добился от нее обещания порвать эту связь.