Она подхватила Катю под локоть и потащила ее обратно в мини-госпиталь. Катерина, выплеснувшая весь свой запас эмоций, снова пригорюнилась и плелась рядом с медсестрой, опустив голову. Придя к себе в отделение, Варвара Францевна для верности накапала нервной женщине успокоительного. Катя выпила лекарство и внезапно почувствовала совершенную опустошенность. Валик пропал, и она ничего не может для него сделать!

Катерина впала в состояние полного безразличия. Это было вызвано не только лекарством, но и перенесенным стрессом, и только что испытанным приступом гнева.

Она молча взяла из рук Варвары Францевны большую спортивную сумку, молча расписалась за нее в толстом журнале, молча спустилась на лифте, молча вышла за ворота больницы и махнула рукой, чтобы остановить проезжающую машину.

Здесь, правда, ей пришлось произнести свой адрес.

И, только оказавшись в своей квартире, Катя пришла в себя и смогла здраво взглянуть на события.

И кстати, взглянуть на спортивную сумку, которую ей передала Варвара Францевна.

Сумка была незнакомая. Большая кожаная сумка на молнии. У Валика такой никогда не было.

Впрочем, это ничего не значило. Медсестра могла в суете сложить вещи профессора в чью-нибудь чужую сумку.

Катерина расстегнула молнию, чтобы прикоснуться к вещам своего любимого мужа. Это всегда действовало на нее благотворно и умиротворяюще.

Когда профессор отправлялся в очередную экспедицию и Кате становилось одиноко, она ложилась щекой на подушку, впитавшую запах мужа, вдыхала этот запах – и у нее сразу становилось спокойнее на душе. Так и сейчас она хотела прижаться щекой к чему-нибудь, что несет на себе отпечаток Валика…

Но все вещи в сумке тоже оказались незнакомыми.

Первой в руки Кати попалась шелковая пижама лилового цвета. Пижама была блестящая и гладкая на ощупь, с непонятной монограммой, вышитой на нагрудном кармашке. В целлофановом прозрачном пакете лежали мягкие тапочки без задников, темно-синие, в узкую полоску. Затем Катя вытащила из сумки два махровых полотенца – совершенно новых, прямо из магазина. Тапочки, кстати, тоже были новыми. Потом на свет появились маленький транзисторный приемничек, запасные батарейки к нему, разные мелочи, щетки-расчески и кожаный очешник. Больше в сумке не было ничего.

Катя аккуратно разложила вещи на кровати и задумалась. Хоть и собирала она мужа в больницу в нервах и спешке, все же запомнила, что никакой пижамы она ему с собой не давала. Тем более такой дорогой, шелковой. Откровенно говоря, у профессора такой пижамы отродясь не водилось. У него вообще не было пижамы, он их терпеть не мог, спал в старых сатиновых трусах, а дома ходил не в тренировочном костюме, а в поношенных брезентовых брюках, выцветших под жарким солнцем Африки до почти белого цвета. Кроме того, пижама была большого размера (Хоботов был человек крупный, солидный) и совершенно не ношенная. Катерина не знала, что Слон смолоду не привык к шелковым пижамам и с удовольствием надел больничную, бумазейную и вылинявшую. И полотенец Катя тоже с собой мужу не дала, за что получила впоследствии заслуженный нагоняй от Ирины.

– Катька, ну когда же ты повзрослеешь? – возмущалась подруга. – Ну отчего ты не можешь запомнить элементарных житейских вещей? Ну что тяжелобольному человеку нужно в первую очередь? Мыло, щетку, расческу…

– Уж про это я догадалась, – обиженно вставила Катя.

– Полотенце, смену белья и обязательно теплые шерстяные носки! – не слушая продолжала Ирина. – А еще очки, если нужно, лекарства, часы, телефон…

Катя тогда пристыженно молчала. Про носки и белье она как-то не подумала, зато дала мужу с собой статуэтку африканского божка, отвечающего за скорейшее выздоровление, его любимую чашку с египетскими иероглифами, ручку, сделанную из иглы дикобраза, и маленький коврик из шерсти обезьяны. Катя подумала, что мужу будет приятно, очнувшись в незнакомом месте, видеть вокруг себя любимые вещи. Еще Катя положила книгу, которую профессор читал перед тем, как окончательно поддаться болезни. Книга называлась «Погребальные ритуалы кочевых племен Юго-Западной Африки». Конечно, это не самое жизнерадостное чтение, но для больницы сойдет.

– Книгу она положила, а очки – забыла! – кипятилась Ирина. – Ну зачем человеку книга, если он ее читать не сможет!

Профессор Кряквин вдаль видел отлично, но с возрастом возникли проблемы с чтением.

– Ну, допустим, подождет он, когда ты ему очки принесешь, да и книжку эту в больнице читать… – с сомнением протянула Ирина.

– Ага, конечно, в больнице можно только детективы Ирины Снегиревой читать! – Катька решила взять реванш. – Как будто если человек заболел, так у него сразу мозги отказывают!

Она тут же осеклась, наткнувшись на обиженный взгляд подруги. Критики Ирину хвалили как раз за то, что романы написаны хотя и с юмором, но нет в них пустой бабьей глупости, а только тонкая ирония и необидная насмешка. Ирина тогда ничего Кате не ответила, решив, должно быть, что на таких, как Катерина, не обижаются, и сейчас Катя тяжко вздохнула – ей стало стыдно. И захотелось поговорить с подругой, авось Ирина что-нибудь придумает. Хотя что тут думать – и так ясно, что старшая сестра выдала Кате вещи совсем другого человека. Скорей всего это тот больной, который пропал не сегодня, а вчера. Говорила же нянька, что палата какая-то несчастливая, сначала один больной пропал, потом другой…

Неясно только, куда они все подевались. И где искать теперь Валика, раз ни дома, ни в больнице его нету…

Совершенно машинально Катерина прошла на кухню и полезла в хлебницу. Она не любила покупать батоны в фабричной нарезке – машина на заводе, по мнению Кати, нарезала батон слишком тонко. И бутерброды получались какие-то некачественные – маленькие и некалорийные. Самой же можно было нарезать как хочется, то есть потолще, а если еще наискосок, то и кусок получается гораздо больше. Однако тут своя проблема – батон слишком быстро кончается. Вот и сейчас в хлебнице одиноко валялась последняя горбушка. Катя разрезала горбушку вдоль, засунула туда холодную котлету и маринованный огурчик – получился гамбургер не хуже, чем в «Макдоналдсе».

Жуя свое произведение, она рассеянным взглядом окидывала вещи, разложенные на покрывале. И с последним куском ее, как всегда, осенило.

Раз мегера Варвара Францевна выдала ей вещи не того человека, то он, стало быть, тоже пропал, иначе кто отдаст свое добро за просто так? Да и старшая сестра хоть и вредная, все же производит впечатление обязательного человека, вряд ли стала бы она совать Кате чужие вещи, она думала, что это вещи ее мужа.

Один пропал вчера утром, другой – сегодня. Но ведь она, Катя, вчера разговаривала с соседом Валика по палате. И он сказал, что Валик на процедурах. И старшая сестра вчера сообщила, что больной Кряквин чувствует себя удовлетворительно. Обманула? Предположим… Но тогда зачем она сегодня призналась, что профессор Кряквин пропал? И тот, вчерашний сосед, тоже зачем-то наврал… Загадка, прямо детектив… А где детектив, там не обойтись без Ирки.