лаборатории. Он был очень скромный, не был тщеславен, ему были безразличны деньги и слава, принял гостей дружелюбно, и они о многом поговорили.

Впоследствии Сёра – может, под воздействием беседы с известным ученым – стал одним из редчайших примеров художников, который стал пользоваться научным подходом к живописи, в частности, он руководствовался теорией восприятия света, основанной на трех основных цветах. Имеется в виду красный, желтый и синий – триада, которая в определенном смешении дает фиолетовый, зеленый, оранжевый. Тогда теория цвета захватила Сёра полностью! Так, опираясь на научные основы, формировалось его отношение к искусству.

Позже появился ряд других исследователей, которые утвердили его в правильности выбранного пути. Например, он познакомился с Шарлем Анри, который написал труд о знаках в искусстве. Так вот он утверждал, что линия как знак оказывает эмоциональное воздействие на зрителя. Этот постулат нашел глубокий эмоциональный отклик у Сёра. В чем же заключалось открытие Шарля Анри? Линия, говорил он, идущая слева направо и снизу вверх, создает позитивное настроение, а линия, идущая сверху вниз и справа налево, рождает печаль. То же самое он говорил о цвете. Красный, желтый, оранжевый рождают позитивное настроение, а зеленый, синий и голубой создают минорный эффект. Если кто знал и сталкивался с теорией цвета и психологией цветового восприятия, тот понимает, что это в какой-то мере соответствует истине. В то время происходила бурная трансформация взглядов на многие реалии. И открытия такого рода не могли оставить Жоржа Сёра, как человека аналитического мышления, безразличным. Опираясь на эту теорию, он создает определенный набор точек, который воздействует непосредственно на сетчатку глаза. Поэтому, когда мы смотрим на «Воскресный день на острове Гранд-Жатт» то видим испещренное точками пространство, отчего создается ощущение света и даже материальности воздуха. Безусловно, эта манера не могла оставить равнодушными тех, кто искал свой собственный путь.

Одним из первых, на кого необычный стиль повлиял в значительной мере, был Поль Синьяк – друг и приверженец таланта Жоржа. Но, сожалению, после его смерти Синьяк сник. Ему было сложно противостоять общему критическому натиску, потому что у него не было столь убедительных, как у Сёра, теоретических обоснований нового стиля, да и не было важным делом, за которое стоило бороться. Для Сёра же его творчество было целью жизни, образом мышления, выражением мировоззрения! Он был погружен в исследование художественных проблем. Свои эскизы, которые он называл крокетонами, выполнял на крышках сигарного ящика размером 16 x 25 см и только потом переносил на холст в мастерской, отдавая работе очень много времени. А Синьяк впоследствии стал работать просто более крупным мазком, так как не имел мощной мотивации, внутренней силы и убеждения идти путем своего наставника, поэтому не смог достойно завершить свою карьеру. Как я уже говорил, Синьяк в свою очередь оказал существенное влияние на Ван Гога, который многое перенял от своего учителя. Но все «круги» творческих опытов, конечно, расходились от центральной фигуры, которой являлся Жорж Сёра.

Живопись как будто из параллельного мира

Жорж Сёра, конечно, был человеком очень необычным. Старался работать в затворничестве. Мало кого пускал к себе в мастерскую. Несмотря на то, что был достаточно авторитетным мастером, на собраниях художников, где часто возникали споры, дискуссии о поисках новых путей, он часто оставался в стороне и молчал. В одном ему повезло: Синьяк был как раз его полной противоположностью – был очень открытым человеком, общительным, веселым. А так как он еще был и увлеченным яхтсменом, то благодаря ему Сёра приобщился к морским пейзажам, когда Синьяк приглашал его в поездки на побережье. Поэтому со временем у него появились работы, которые он сделал, будучи на берегу реки или моря. Этот момент содружества, думается, и создал органичную связку двух художников, в которой Синьяк стал рупором Сёра, глашатаем его идей! Сёра же предпочитал отмалчиваться. Лишь тогда, когда обсуждались идеи, связанные с живописной техникой, или возникали дискуссии по поводу того, какими приемами и как он ими пользовался, выполняя те или иные картины, он оживал, подробно и многословно рассказывал о принципах своей работы. Он погружался в мельчайшие детали, рационально, логически выстраивал рассуждения, показывая, что лежит в основе его живописи, и даже брал мел, чтобы рисовать схемы на доске. Можно себе представить, каким он был дотошным аналитиком от живописи.

Конечно, для большинства критиков его умозаключения были непонятными: они считали его живопись бездушной. Говорили, что он пишет бесчувственные манекены, а его природа мертва. На самом деле, когда мы смотрим на его живопись – она как будто из параллельного мира. И немудрено: ведь задачи, которые ставил перед собой Сёра, находились вне пределов времени, в котором он жил. Он, по сути, опередил свое время и заглядывал в то пространство, которое было недоступно ни его противникам, ни его апологетам, ни его сторонникам, ни его ученикам, то есть никому до конца не была понятна идея Сёра. Что же он видел там, за горизонтом? Думаю, что эту тайну он унес с собой в могилу. Не смог в полной мере обосновать свои теоретические изыскания. В этом отношении его сопоставляли с такой фигурой, как Дюрер – один из величайших художников немецкого Возрождения. Он очень много сделал для теоретического обоснования своего творчества и даже написал значительное число трудов, часть из которых, к сожалению, была сожжена его женой. Возможно, что, проживи Сёра более долгую жизнь, он смог бы найти теоретические предпосылки для применения своего творческого метода. Хочется подчеркнуть – он постоянно искал подтверждения своим идеям, своим взглядам, читал очень много по этому поводу, а прочитав, не то чтобы догматически, но точно следовал каким-то аспектам, может быть, даже до какой-то абсурдности. В своих изысканиях он был достаточно последовательным.

Только постигнув глубину смыслов его произведений, можно понять, насколько недооцененным художником и цельной личностью он был. Думается, и сейчас он недооценен. Его современники до конца так и не поняли суть его творчества. Только благодаря Синьяку он стал более или менее «раскрученным», как модно нынче говорить. Это не означало, что его работы приобретались по заоблачным ценам, однако Сёра в деньгах особо не нуждался, так как его семья была достаточно богата и он даже не думал о продаже своих картин. Кстати, после того как он ушел из жизни, его работы ценились недорого: рисунки за 15–20 франков, полотна по 200–300 франков. В то время как работы Клода Моне продавались от нескольких тысяч франков до нескольких десятков тысяч франков! И только в 1950-е годы картины Сёра поднялись в цене и