тяжёлая. Сапожки по грязноватому тротуару тихонько чавкают, хорошо, что целые и тоже новые.

И вот иду я и завидую.

Он лежит в госпитале, без чувств и даже не знает, как его любят. И это не о моей любви сейчас речь.

Что моя любовь? Так, ерунда. Вымысел. А вот семья… Семья его любит.

И мама, что квохтала над ним, взрослым мужчиной двухметрового роста, и папа, что стоял у изголовья и жестоко мял пальцы от волнения. И сестрички-двойняшки тормошили и болтали с ним, бессознательным, так, словно он им отвечает, и называли его смешным детским именем «Клавви». И наверное, этот странный брат, что так смотрел на меня, будто хотел расстрелять из пулемёта, а потом ещё раз убить, уже другим, каким-нибудь более жестоким способом.

Брат странный, да. От воспоминаний о его взглядах душа сворачивалась, сминалась неудобно, и вдохи становились болезненными. Опасный тип.

Я остановилась.

А что, если?.. Редкие утренние прохожие с недоумением и неодобрением огибали мою застывшую фигуру.

Да нет…

Я снова двинулась вперёд. Ноги в мягких сапожках ощущали неровности брусчатки, щели между камнями, оскальзывались на тонком слое грязи.

Или всё-таки да? Ну если просто предположить… Причины нападения на Клайвера мне неизвестны. Может, этот брат и есть заказчик покушения? Или вовсе даже убийства. Бру Орбэ — очень сильный маг, заметная фигура. Это известно всем, и даже странно, что кому-то пришло в голову напасть на него, на мага, на сотрудника «Врата-транспорт». Причём на ценного сотрудника. Такая выходка — крайняя наглость. Разве нет так?

И кто мог это организовать? А главное — почему?

Мантия всё вспархивала и вспархивала, а я всё шла и шла.

Вот этот брат. Как он смотрел! Это была ненависть? Похоже.

Может, он ненавидит своего брата — мало ли почему братья могут ненавидеть друг друга? Вот хотя бы потому что «Клавви» так любят, он красивый и видный, а мастер педикюра на его фоне — бледная моль, и его не любят. И вот он нанял убийц, а я своими действиями помешала.

Логично? Вполне.

Мне такого не понять, конечно. Я страшно завидовала всем, у кого были братья и сёстры, а особенно — если их было много. И этому непохожему и ненавидящему брату Клайвера я тоже завидовала.

А если отбросить мои личные пристрастия…

Почему нет? Может, они с детства враждуют? Надо поискать в каких-нибудь справочниках про эту семью, про их семейную магию, про ту, которая помогает исцелиться.

Ещё бы знать, в каких справочниках смотреть, а ещё — где эти справочники найти…

Я подняла голову — перекрёсток Троечка уже виднелся вдалеке, и я шла как раз по той дороге, по которой бру Орбэ скакал от Врат на службу. Вот — меня осенило — можно будет посмотреть в справочниках «Врата-транспорт» откуда открываются левые Врата, через которых бру всегда въезжал в столицу!

Шаг, шаг, и носков сапожек почти не видно под взлетающей мантией. Уже закончилась брусчатка, и под ногами всё громче чавкает край утоптанной грунтовки. Обочины вообще сплошная полужидкая грязь.

Я остановилась — ой какое знакомое местечко! То самое, где бру упал с лошади и где я оказывала ему первую помощь.

Посмотрела в небо. Слёзы, оставайтесь в глазах! Не хочу больше плакать! Он жив, моя мольба услышана.

Снова глянула на землю. Да, здесь я рванула полы в стороны — вон за тот куст неудобно цеплялась спиной — и пуговицы посыпались серебряным горохом, и открылась окровавленная рубаха на плече Клайвера. А вот, чуть в стороне, лежит круглый грязный камешек, подозрительно похожий на…

Наклонилась, подняла, отёрла перчаткой грязь. И улыбнулась сквозь слёзы. Будто встретила кого-то родного и близкого.

Пуговица.

Шарик из серебра с буквами «В» и «Т» — монограммой «Врата-транспорт». Пуговица Клайвера. Слёза капнула из глаз, когда ещё одна умная мысль забежала в гости и, слава богу, осталась: тогда вокруг было много людей, было так же грязно и, значит, пуговицы затоптали.

Я ясно понимала — копаться в грязи глупо. И уговаривать себя, что эти пуговицы ценная и дорогая вещь, и что нужно обязательно вернуть их хозяину — тоже глупо. И платок носовой портить из-за этих глупостей тоже неразумно, у меня этих платков не так и много. Но продолжала выискивать крупные серебряные шарики, и пачкала загустевшей грязью перчатки и маленький платочек.

Домой пришла довольная, давя торжествующую улыбку. Пуговицы надо вернуть! Кроме того, был ещё один повод снова побывать в госпитале: за всей этой суетой я забыла оставить Клайверу местное яблоко. Крупный плод был похож на яблоко только хрустящей сочной мякотью, а в остальном — не пойми что: шкурка, как у персика, пушистая, а косточки как у абрикоса, но не одна, а несколько. И есть эти яблоки нужно было подвяленными, чтоб шкурка сморщилась и легко отделялась. Так, говорили, вкуснее.

Вот так дорого-богато. Мне денег-то на одно только такое "яблоко" и хватило. Рука не поднимется, рот не откроется, язык не повернётся съесть эдакую роскошь. Поэтому…

Зашла к себе. Включила на смартфоне, а ныне просто магнитофоне музыку, и с пританцовкой стала подпевать «… самая красивая девушка в мире ходит голая по своей квартире, и ей хорошо-о-уо!»

И пока переодевалась и готовила обед, улыбалась как ненормальная: в голове зрел план на вечер. Если Клавви — ути бозе мой, кака мило! — завтра заберут домой, надо попрощаться, отдать ему яблоко и… пуговицы! Вряд ли подвернётся более удобный случай.

Родственникам добираться далеко, и они мне в это раз не помешают: замок готовят к приёму тяжёлого больного. А у меня сегодня выходной, как хочу, так и провожу его, правильно?!

****

— Вот тебе яблоко, — я положила сморщенный плод рядом с подушкой, — а это твои пуговицы.

Туда же лёг чистый носовой платочек, внутри которого — блестящие серебряные шарики с буквами «В» и «Т».

Я смотрела на Клайвера и снова им любовалась. Даже когда он больной и измученный, всё равно красивый. Бледность никуда не ушла, и где там дежурный увидел румянец, не понятно. Но дышал Клайвер легче, испарины на лбу не было. Да и вообще…

— Ты поправляйся, бру, тебе ещё служить и служить. Маму твою жалко — как убивается. Не расстраивай её. Поправляйся.

И, поджав губы (радость встречи смешалась с горечью расставания), я погладила его пальцы.

— Прощай, Клайвер. Будь здоров!

Губы снова пришлось поджимать — не хотелось разреветься на глазах у дежурного медика, что тихо сидел на