Русалка была какой-то бледной. Сквозь ее осунувшееся лицо видны были листья.

– Тебе нельзя уезжать! – сказала русалка. Она оскалила свои зеленые зубы. Рука, расчесывавшая волосы, дернулась, так что бегущая по ним вода потекла по носу и подбородку. – Мы не переживем эту зиму. Ты не позволила мне убить того голодного мужчину, и твоя защита слабеет. Ты всего лишь ребенок, твои кусочки хлеба и капли меда не могут поддержать домашних духов. Надолго – не могут. Медведь проснулся.

– Какой медведь?

– Тень на стене, – ответила русалка, часто дыша. – Голос в темноте. – Лицо у нее двигалось не так, как у человека, но зрачки расширились и стали черными. – Берегись мертвецов. Запомни мои слова, Вася, потому что я больше не приду. Не приду собой. Он меня позовет – и я отвечу, он потребует моей верности – и я обращусь против вас. Я иначе не смогу. Листья облетают. Не покидай лес!

– Как это – «берегись мертвецов»? Как ты обернешься против нас?

Но русалка только выбросила вперед руку с такой силой, что ее влажные туманные пальцы показались плотью, сомкнулись на Васином запястье.

– Хозяин зимы поможет тебе, обязательно, – сказала она. – Он обещал. Мы все это слышали. Он очень стар, и он враг твоего врага. Но ты не должна ему доверять.

У Васи появилось множество вопросов, и они так стремительно рвались наружу, что встали комом в горле и лишили ее дара речи. Она посмотрела русалке в глаза. Сияющие волосы водяной жительницы падали на ее обнаженное тело.

– Я доверяю тебе, – с трудом выговорила Вася. – Ты мне друг.

– Мужайся, Василиса Петровна, – проговорила русалка печально.

В следующую секунду перед девочкой осталось только дерево с колышущимися серебряными листьями, словно русалки никогда здесь и не было. «Может, я и правда сумасшедшая», – подумала Вася. Она ухватилась за нижнюю ветку и спрыгнула на землю. Ноги у нее были легкими, и она бежала домой в великолепных сумерках позднего лета. Лес вокруг нее словно шептал. «Тень на стене. Ему нельзя доверять. Берегись мертвецов. Берегись мертвецов».

* * *

– Замуж, батюшка?

Ясный зеленый сумрак дышал прохладой на пересохшую, жаждущую землю, а огонь в печи давал покой, но не терзал. В полдень они ели один только хлеб с творогом или солеными грибами: отрывать время от работы было нельзя. Однако вечером на стол подали похлебку и пирог, печеную курицу и зелень, посыпанную щепоткой драгоценной соли.

– Если кто-то согласится тебя взять, – отозвался Петр довольно жестко, отодвигая миску.

Сапфиры и блеклые глаза, угрозы и непонятные обещания неприятно мельтешили у него в голове. Вася пришла на кухню с мокрым лицом – и, судя по всему, попыталась вычистить грязь из-под ногтей – однако только все размазала. Она была одета по-крестьянски в тонкое платье из некрашеного льна, ее непокрытые волосы кудрявились. Глаза у нее были огромные, дикие, полные беспокойства. «Было бы легче выдать ее замуж, – раздраженно подумал Петр, – если бы ей удавалось больше походить на женщину, а не на крестьянскую девчонку… или лесного духа».

Петр видел, как череда возражений вертится у нее на языке, и исчезает. Все девушки выходили замуж, если не шли в монастырь. Вася знала об этом не хуже других.

– Замуж, – повторила она снова, подбирая слова. – Сейчас?

У Петра снова сжалось сердце. Он увидел ее беременную, согнувшуюся над печью, сидящую за ткацким станком, потерявшую все изящество…

«Не дури, Петр Владимирович. Такова женская доля».

Петр вспомнил Марину, нежную и послушную в его объятиях. Но вспомнил он и то, как она ускользала в лес, легкая, словно призрак, и глаза у нее были такими же мятежными.

– И за кого меня выдают, батюшка?

Петр понял, что его сын не ошибся. Вася и правда была зла. Зрачки у нее расширились, голова была вскинута, словно у юной кобылки, которая не желает надевать узду. Девушки радуются замужеству. Ольга сияла, когда жених надел ей на палец кольцо и увез с собой. Может, Вася завидует старшей сестре? Но его дочери в Москве мужа не найти. С тем же успехом ястреба возьмут на голубятню.

– За Кирилла Артамоновича, – ответил Петр. – Мой друг Артамон был богат, и его единственный сын получил все. Они разводят отличных коней.

Глаза у нее стали на пол-лица. Петр нахмурился. Это хороший союз, у нее нет причин так ужасаться.

– Где? – прошептала она. – Когда?

– Неделю на восток на хорошем коне, – сказал Петр. – Он приедет, когда соберем урожай.

Васино лицо словно окаменело. Она отвернулась. Петр добавил, увещая ее:

– Он сам сюда приезжает. Я отправил к нему Колю. Он станет тебе хорошим мужем, ты родишь детей.

– Зачем так спешить? – резко спросила Вася.

Горечь, прозвучавшая в ее голосе, сильно его задела.

– Хватит, Вася, – холодно сказал он. – Ты – женщина, а он богатый мужчина. Если тебе хотелось князя, как у Ольги, так они любят женщин попышнее и не таких дерзких.

Он успел заметить вспышку боли, но она тут же ее скрыла.

– Оля обещала, что пошлет за мной, когда я вырасту, – сказала она. – Она говорила, что мы будем жить в тереме вместе.

– Лучше тебе выйти замуж сейчас, Вася, – моментально сказал Петр. – Сможешь поехать к сестре, когда родишь первого сына.

Вася закусила губу и отошла. Петр поймал себя на том, что с опаской гадает, что Кирилл Артамонович подумает о его дочери.

– Он не старый, Вася, – сказала Дуня, когда девочка плюхнулась на скамью у печки. – Он славится как хороший охотник. Он подарит тебе сильных детей.

– Чего отец мне не говорит? – вопросила Вася. – Все слишком внезапно. Я могла бы год подождать. Ольга обещала за мной послать.

– Глупости, Вася, – возразила Дуня чересчур резко. – Ты уже женщина, тебе нужен муж. Кирилл Артамонович наверняка позволит тебе поехать навестить сестру.

Зеленые глаза подозрительно прищурились.

– Ты знаешь, почему отец так решил. С чего такая спешка.

– Я… я не могу тебе сказать, Вася, – призналась Дуня, внезапно съежившаяся и постаревшая.

Вася ничего не сказала.

– Так будет лучше, – добавила ее няня. – Постарайся понять.

Она плюхнулась на скамью, словно лишившись всех сил, и Васе стало немного стыдно.

– Да, – сказала она. – Прости, Дуняша.

Она положила ладонь на руку старой няни, но больше ничего не стала говорить. Проглотив свою порцию каши, она призраком скользнула за дверь и исчезла в ночи.

* * *

Месяц был тоненьким серпиком, свет его отдавал голубизной. Вася бросилась бежать в панике, которой сама не понимала. Жизнь, которую она вела, сделала ее сильной. Она мчалась вперед, позволяя прохладному ветру выдуть привкус страха изо рта. Однако она убежала недалеко: свет отцовского дома все еще бил ей в спину, когда она услышала оклик.