Алекс подходит ко мне ближе. Не вплотную, но достаточно близко. Он кивает, как будто я сказала что-то дельное.

– Да, думаю, ты права.

Но я вижу, что он разочарован.

Ренни выскакивает из спальни и несется к стеклянной двери, у которой я стою. Щеки красные, улыбка во все лицо.

– Ну все, Лил! Идем! – щебечет она.

Ренни всегда получает то, чего хочет. Но не в этот раз. Того, что ей особенно важно, она не получит.

Я сижу на кровати, смотрю фильм на ноутбуке и вдруг слышу стук в окно. На одну безумную секунду думаю, что это может быть Алекс. Шэп спит, свернувшись калачиком на куче постиранного белья, и даже не поднимает голову. Глупый пес. Я спрыгиваю с кровати и выглядываю на улицу. Это не Алекс, а Лилия.

– Какого черта? – говорю я, открывая окно. – У меня есть дверь.

Она залезает внутрь, ее щеки горят.

– Уже час ночи, – напоминает она мне. – Я не хотела разбудить твоего папу. Но знала, что ты еще не спишь.

На Лилии короткий пуховик, хотя на улице совсем не холодно. Она вскрикивает, когда видит Шэпа.

– Шэп!

Шэп вскакивает и бежит к ней. Она наклоняется и обнимает его, чешет его спину и уши.

– Шэп! Я по тебе скучала!

– У него сейчас, наверное, из пасти воняет, – говорю я. – Он только что грыз кость.

Лилия меня игнорирует.

– Шэп, ты меня помнишь? Вижу, что помнишь!

Мой тупой пес истекает слюной вокруг нее, пыхтя и виляя хвостом.

Она еще немного его гладит, а потом подходит прямо к моему шкафу, как будто это ее комната.

– Я это помню! – вскрикивает Лилия, поднимая фарфоровую куклу, которую мама подарила мне на седьмой день рождения. – Ее зовут Нелли, так?

Да, ее зовут Нелли. И что? Я сажусь обратно на кровать, скрестив руки.

– Так в чем дело?

– Можешь, пожалуйста, сначала окно закрыть? Холодно.

Я хочу посоветовать ей сходить к чертовому врачу, потому что у нее явные проблемы с терморегуляцией. Но я должна быть с ней милее, поэтому делаю, как она просит.

– Спасибо, – говорит она и дышит на руки. – Итак, я придумала, как отомстить Ренни! Это идеально!

У меня случается дежавю от того, как она трогает мои вещи, поднимает свечи и нюхает их, закрывает мою музыкальную шкатулку с украшениями. Возвращаясь сюда летом, Лилия обожала копаться у меня и у Ренни в комнате. Как будто пыталась уловить детали нашей жизни, которые пропустила, пока ее не было на острове весь учебный год.

Лилия поворачивается ко мне, держа в руке золотую цепочку.

– Ты его до сих пор хранишь! – восклицает она, широко раскрыв глаза в удивлении.

Это тот дурацкий медальон в виде ключика, который она подарила мне в первый учебный день в девятом классе.

Я вскакиваю и вырываю медальон у нее из рук.

– Хватит трогать мои вещи! – рычу я.

– Я просто удивлена, что ты его сохранила, – говорит Лилия, взмахнув волосами.

– Не льсти себе. У меня просто не доходили руки его в ломбард отнести, – отвечаю я, бросая его обратно в шкатулку, и громко закрываю крышку.

Еле слышно Лилия спрашивает:

– С девятого класса?

Мама Лилии позвонила маме Ренни и пригласила Ренни поиграть у них дома. Поиграть, черт возьми! Нам было не по шесть лет, а по одиннадцать! Мама Ренни согласилась, и тогда Ренни начала умолять меня пойти с ней. Она хотела поехать на велосипедах, чтобы можно было смыться, если станет скучно, но моя мама запретила: Уайт Хэвен очень далеко. Дом Лилии был на другой стороне острова, всего в десяти минутах езды, но все же. Наши друзья жили в шаговой доступности, и мы все лето целыми днями бегали друг к другу домой. Но дом Лилии находился будто бы в другом мире.

В тот день мы до вечера играли у бассейна. Мы с Ренни тренировались нырять ласточкой и бомбочкой, а Лилия плескалась у неглубокого конца, притворяясь русалкой. Ее мама привела ее младшую сестру, Надю, и та плавала у нее на руках. Мама Лилии сказала:

– Девочки, я приготовлю вам перекусить. Сейчас вернусь. Лилия, присмотри за сестрой.

Вскоре после того, как миссис Чоу скрылась в доме, Надя подплыла слишком близко к глубокому концу, и Лилия начала кричать. Надя испугалась и разразилась слезами, так что я быстро подплыла и толкнула ее обратно к Лилии, которая тоже уже чуть не плакала. Она сказала: «Спасибо тебе большое».

Потом миссис Чоу принесла поднос с сыром бри, крекерами и «оранжиной». Я тут же ожила. Моя мама никогда не давала нам сыр бри. Она покупала только дешевый сыр для сэндвичей и плавленую «вельвету» для макарон.

Увидев маму, Лилия выпрыгнула из бассейна, подбежала к ней и обхватила ее за талию.

– Надя подплыла к глубокому концу, и Кэт спасла ей жизнь!

Миссис Чоу долго восхищалась тем, как я хорошо плаваю, и я чувствовала себя неловко, но все же гордилась, несмотря на то что на самом деле ничего такого не сделала.

Когда мы были у глубокого конца и Лилия все еще сидела рядом с мамой, Ренни прошептала:

– Давай позвоним твоему папе. Кажется, брат Рива берет всех с собой нырять с лодки.

Тихим голосом я сказала:

– Мы не можем сейчас уйти. Это будет грубо.

Позже, когда миссис Чоу и Надя ушли обратно в дом и мы снова остались втроем, Ренни начала говорить о том, как ей не терпится вернуться в школу.

– Надеюсь, по естественным наукам нам обеим достанется мисс Харпер, – сказала она. – А еще Пи-Джей говорил, что его сестра сказала, будто мистер Лопес – самый добрый учитель математики.

Я помню, что чувствовала себя неловко, потому что Лилия молчала. Она никого из них не знала. Я спросила ее:

– А какая у тебя школа?

Она ответила, что ходит в частную школу для девочек, что они должны носить форму и что там скучно. Ренни скорчила гримасу и сказала:

– Не знаю, что бы я делала, если бы в школе не было мальчиков!

Когда солнце село, мама Лилии спросила нас, хотим ли мы остаться на ужин. Она готовила рыбу, которая называлась махи-махи, с чем-то вроде ананасового соуса. Она сказала, что на десерт мы можем пожарить маршмэллоу на костре на улице. Я хотела закричать: «Да, еще бы!» – но, прежде чем успела открыть рот, Ренни соврала, что ей надо домой.

В машине моего отца Ренни сказала, что хочет поужинать у меня дома. Там не было ничего и близко похожего на махи-махи и жареное маршмэллоу. Мама болела, и в те дни ужином занимался отец. Замороженная пицца, хот-доги или огненный чили. Я готова была убить Ренни за то, что из-за нее упустила возможность поесть по-настоящему.