— Стулья еще надо из кабинета принести, — закончив, сказал он и убежал.

— Хорошо его Маргарита выдрессировала, смотрю, — Виктор улыбнулся.

Снова раздался звонок. Аверин взялся за трость.

— Я открою, — Виктор встал.

— Благодарю.

На пороге появился Фетисов, но не успел он войти и раздеться, как подошел Мончинский. Рядом с ним невозмутимой статуей возник Владимир. Он принял у хозяина шубу и шапку, повесил их и посторонился, пропуская колдунов вперед.

Зашел Кузя со стульями.

— Ой, все пришли уже, — он быстро приставил стулья к столу и осмотрел получившуюся картину:

— Эх. Тесновато.

— Ничего, — Аверин махнул рукой:

— Прошу всех к столу. Кто хочет горячий грог или кофе — не стесняйтесь, говорите Кузе, он у нас теперь профессионал.

— Как же я люблю эту фразу: «все к столу», — обрадовался Виктор и уселся на стул рядом со своей чашкой с кофе. Аверин занял свое кресло, Фетисов пристроился в углу возле книжной полки.

— А где же Коржик? — спросил Аверин. Он уже отвык видеть полицейского колдуна без пса.

— В участке, с вашего разрешения, с Расом. Тот диковат еще… привыкает потихоньку, за ним приглядывать надо.

Владимир отодвинул стул, чтобы Мончинский сел, сам же отошел и замер у стены за спиной колдуна.

Аверин поднял на него взгляд и указал на свободный стул:

— Владимир, а ты чего стоишь? Садись, — он повернулся в Кузе, — и ты не мельтеши.

Кузя немедленно плюхнулся на свой любимый стул возле окна. Хорошо хоть поставил его нормально, а не задом наперед, как обычно. Аверин снова посмотрел на Владимира. Тот не двинулся с места, но его лицо приобрело растерянное выражение. Уголки губ приподнялись вверх и подрагивали, взгляд метался от Аверина к Мончинскому. Див то ли ожидал разрешения, то ли просил поддержки. Аверин, пожалуй, впервые видел на лице Владимира настолько яркие эмоции.

— Вы же не против, Сергей? — Аверин сам обратился к Мончинскому. — В моем доме принято, что дивы едят вместе с людьми. Тем более, именно дивы в наибольшей степени заслужили это пиршество.

— Нет… Нет-нет, конечно, я не против, — пробормотал Мончинский, на его губах появилась странная улыбка: — Садись, Владимир.

Владимир подошел и осторожно сел на край стула. Его глаза широко распахнулись, словно он только теперь увидел всё, что было расставлено по столу.

— Тут компот и молоко, это специально для дивов, — ободряюще улыбнулся Аверин и заметил, что, воспользовавшись заминкой, Кузя потянулся рукой к лежащим на блюде котлетам. Аверин строго посмотрел на него, и Кузя немедленно отдернул руку.

— Возьми вилку. То, что тебя посадили за общий стол, в первую очередь означает, что ты должен вести себя как человек.

Кузя послушно взял вилку и повертел ее в руках.

— Вот зачем люди постоянно придумывают какие-то сложности? — он наколол котлету и обратился к Виктору: — А где Дракула?

— Он дома, с моими. Я подумал, он будет нервничать рядом с тобой и Владимиром. Так, пора, пожалуй, и налить, — он потянулся за коньяком.

— Да, вы правы, — согласился Аверин, — кому налить водки? — И взял стоящую рядом бутылку.

Кузя активно использовал вилку по назначению. Уже скоро его тарелка не вмещала в себя всё, что он в нее сложил. Див завертел головой, то ли смутившись, то ли в поисках, что бы еще использовать как посуду. И наткнулся взглядом на пустую тарелку Владимира.

— Ты чего не берешь? Такого у вас в общежитии точно не дадут. Да, у вас нормальная еда, можно есть, но это ведь тетушка Марго готовила. Обалдеть как вкусно! Ну и я немного помогал, — добавил он с гордостью, — вот, смотри, котлеты. Тут буженина. А это кулебяка! Я на нее тесто замешивал, — говоря это, он подкладывал еду Владимиру.

— Неправильно начинать есть раньше хозяина, — негромко сказал Владимир.

— А… ясно, — Кузя с сожалением посмотрел на свою наполненную с горкой тарелку и обвел взглядом колдунов:

— Гермес Аркадьевич… Когда же вы уже начнете пить свою отраву? — его голос прозвучал так грустно, что все рассмеялись, а Мончинский взял с блюда кусок ветчины и положил в рот.

— Всё. Я уже ем, — сказал он.

Кулебяка с тарелки Владимира исчезла настолько быстро, что, казалось, он был сам удивлен, куда она делась.

— Тебе налить вина? — спросил дива Аверин.

— Я налью! — Мончинский взял бутылку, плеснул немного в бокал и поставил перед Владимиром.

Аверин одобрительно кивнул.

— Друзья, — он поднял рюмку, — давайте выпьем за успешное завершение нашего общего дела и за дальнейшее разумное сотрудничество полиции, частного сыска и Управления. И, главное, дивов и людей.

Рюмки звякнули. Кузя чокнулся со всеми чашкой с молоком. А после застучали вилки и ножи.

Когда гости утолили первый голод, Аверин спросил:

— Как там дела с князем Рождественским? В каком он состоянии?

— Всё в таком же, — отозвался Мончинский, — находится в тюремной больнице.

— Его психиатр осматривал?

— Да. Дал заключение, что князь не притворяется, и прописал лечение. А то его светлость повадился о стенку биться. Выглядит жутко, если честно. Я раньше про ломку колдуна только читал. Не думал, что это так страшно.

— Всё зависит от того, насколько сильной была связь с дивом. Видимо, у князя была очень сильной. Хм. Владимир, ты всё еще сохраняешь память Арины?

Владимир оторвался от еды:

— Да. И не буду сбрасывать до суда.

— А, верно… Надеюсь, суд состоится. И не только над Рождественским.

— Уже не получится замять это дело. Им заинтересовался лично государь император, на днях его светлости князю Булгакову пришло письмо.

— Отлично, — улыбнулся Аверин, — так что за отношения были у Рождественского и Арины? У них была сильная связь?

Владимир задумался на секунду.

— Я считаю, что да.

— Не совсем понял. Что значит «ты считаешь»?

— Князь Рождественский не имел ни жены, ни детей. Он полностью отдался своей страсти — пыткам и унижению дивов. Люди его не интересовали, его возбуждало принудить к повиновению могущественное существо. Грубой силой и жестокостью. И его любимой жертвой долгие годы была Арина. Она и так повиновалась ему. Но он хотел добиться абсолютной покорности.

— Возможно, это началось с Лизы…

— Кто такая Лиза? — спросил Виктор. — И вообще, объясните подробнее. Вы все колдуны, а я один ни черта не понимаю.

— Хорошо, я попробую объяснить, — сказал Аверин. — Между желанием колдуна подчинить себе волю дива и примитивной жестокостью грань довольно тонка. И многое может заставить колдуна ее переступить. Страх, неуверенность в себе, жажда власти. Я давно знаком с Рождественским. Еще в Академии он жестоко обходился с дивами. Я думаю, он мучительно жаждал быть лучшим