Через два дня Абель вернулся в бар «Sporting», где увидел Карье, сидящего за столиком в мрачном молчании, с замкнутым лицом. Абель попытался вернуть его к прежней теме, но тщетно — тот отвечал односложным мычанием и явно не был расположен пылко ораторствовать.

— Что-то вы сегодня неразговорчивы, — заметил Абель.

— А что толку в разговорах, — простонал Карье. — Что в них толку?

— Да, конечно, — согласился Абель, — можно и так посмотреть.

Наступила пауза. Наконец им принесли пиво. Последовала новая пауза.

— У меня есть идея, — начал Карье.

— Какая? — осведомился Абель с полным ртом перебродившего хмеля.

— Да по поводу пакета, — сказал Карье. — Поговорим о пакете.

У Абеля судорожно сжалось горло, преградив путь напитку, который попытался излиться через нос, вызвав временную остановку дыхания вкупе с удушьем, сильным першением в носу, конвульсивным кашлем, неудержимыми слезами, головным спазмом и паникой.

— Ну-ну, что это вы? — посочувствовал Карье.

И он стукнул Абеля по спине, как делается в таких случаях.

— Какой пакет? — просипела сжавшаяся глотка.

— Пакет, который вы несли в тот вечер, когда мы встретились на набережной, возле проспекта Сталинград, неужто забыли? Довольно большой пакет, насколько мне помнится, и такой... округлой формы.

— Минуточку, — выдавил из себя Абель.

Теперь все встало на свои места. Случайное нахождение шляпной картонки, не менее случайная встреча с Карье, в высшей степени случайное, но крайне точное высказывание этого последнего о его возрасте и, наконец, совсем уж случайное возникновение в разговоре роковой даты в его биографии — все эти случайности постепенно складывались в единое целое, грозили перерасти в свою противоположность, и Абель понял, что угодил в ловушку, чьи контуры или рычаги смутно маячили в его воображении, хотя конечная ее цель еще оставалась для него, как и для многих других, абсолютной тайной.

Абель горько пожалел о том, что не избавился от картонки, как планировал вначале, заподозрив ее потенциальную опасность. В день встречи с Карье они провели вместе какое-то время, но тот ни слова не сказал об этом предмете. Потом Абель вернулся домой в полном упоении от нового знакомства, которое вытеснило у него из головы заботу о пакете; он небрежно сунул его в тот же дальний угол шкафа и с тех пор вспоминал о нем лишь изредка, все еще собираясь выбросить, но откладывая это дело по душевной лености. Как же он сейчас раскаивался в этом! Шляпная картонка действительно могла быть тем самым рычагом, который привел в действие ловушку, да еще при наличии роковой даты 11 ноября 1954 года. Все это было пока темно и неясно, но Абелю стало безумно жаль самого себя. «Несчастная случайность» испустила дух.

Однако он взял себя в руки и довольно жестко спросил своего собеседника, что тот имеет в виду. Этот тон явно удивил, почти шокировал Карье.

— Да ничего особенного, — запротестовал он, — вовсе ничего, просто мне вдруг вспомнился этот сверток, вот и все. Сам не знаю, почему он меня заинтриговал. Я тогда подумал: а что там может быть внутри? Иногда, знаете ли, возникают такие вопросы. Но я не решился вас расспрашивать, я не хотел быть нескромным.

Его голос звучал вполне естественно, и сам он выглядел искренне огорченным: рассердив Абеля, он теперь приносил ему свои извинения, и Абель их принял. Чему верить? На сей раз Карье опять не сказал ничего, что нельзя было бы приписать обыкновенной случайности. Разумеется, такое нагромождение одновременных случайностей было довольно подозрительно, но из него пока что не следовало, что на Абеля объявлена охота, как он этого боялся; все еще могло закончиться благополучно. Все можно было отнести на счет «несчастной случайности».

Итак, «несчастная случайность» пришла в себя, открыла глаза, задышала и стала набираться сил. Невзирая на ничтожные шансы выжить, она все-таки существовала в данный момент, была вполне реальной, и Абель решил уцепиться за нее.

— Так что же? — безжалостно спросил Карье. — Что же в нем было, в том свертке?

Случайность или не случайность, а лгать не имело смысла.

Итак, сверток попал в руки Абеля, в нем находились предметы непонятного ему назначения, он решил от него избавиться, причем как раз в день их первой встречи, а потом то ли из лени, то ли по глупости оставил у себя. Вот и все. Карье выслушал его с выражением мурены, и хищный блеск его зрачков ледяным ужасом поразил «несчастную случайность».

— Вот так, — заключил Абель.

— А знаете, что нужно сделать?

— Сделать — с чем? — пискнул Абель, который, загнав до полусмерти «несчастную случайность», надеялся, что они наконец сменят тему.

— Со свертком, — ответил Карье, — с этой картонкой. Давайте вернем ее хозяину.

— Но я не знаю, кто ее хозяин.

— А я знаю, — объявил Карье. — Я с ним знаком.

Он сопроводил эту фразу новым взглядом — совершенно новым для Абеля; этот непонятный взгляд был тем не менее полон скрытого смысла, он означал, что с играми покончено, что о случайностях не может быть и речи, что Карье, завладевший тайной 11 ноября 1954 года, стал таким образом владельцем самого Абеля и всего, что ему принадлежит, в том числе и злополучной картонки, что Абель бессилен изменить это и что ему больше не на что надеяться. «Несчастная случайность», верная союзница Абеля до последнего рубежа обороны, щелкнула языком, поворачивая вокруг оси полый зуб со спрятанной в нем ампулой цианистого калия, раскусила ее, забилась в предсмертных судорогах и рухнула бездыханной. Абель молча следил за ее кончиной. Карье встал и объявил, что пора идти. Выйдя, он окликнул такси.

— На улицу Могадор, — приказал Карье, — а потом на бульвар Османна.

— Считайте, что вы уже там, — объявил автомедон[12].

Они забрались в моторку, и та, взвившись, как удалой конь, рванула с места. Селмер заложил крутой вираж, выполнил лихую глиссаду, и суденышко пошло утюжить водную поверхность, выбрасывая на лету пенные шлейфы, которые широким веером падали по обе стороны от кормы.

Их лица успели зарасти щетиной: несколько дней назад Арбогаст по неловкости разбил единственное зеркальце для бритья. Он так сокрушался по этому поводу, что Селмер в утешение предложил ему — будучи примерно того же роста и комплекции — бриться стоя лицом к лицу, симметричными жестами, то есть заменяя друг другу зеркало. «Ну давайте попробуем», — ответил Арбогаст. Они произвели опыт и изрезались в кровь. Видимо, сходство между ними было не так уж велико. «Отставить», — сказал Селмер.

Зато отраставшие бородки все больше и больше уподобляли их друг другу. Растительность закрывала большую часть обоих лиц, скрадывая индивидуальные черты и оставляя открытыми лбы (довольно высокие) и носы (довольно правильные), словно Господь Бог лепил их по одному образцу. Глаза у них были разного цвета, но, поскольку Селмер жаловался на слишком резкий свет, Арбогаст отдал ему свои запасные очки, и теперь обе пары глаз скрывались за черными стеклами, которые делали из мужчин прямо-таки близнецов. Правда, что касается бород — черной у одного и желтой у другого, то они, хоть и превращая лица в две одинаковые маски, одновременно, вкупе с шевелюрами, составляли их главное цветовое различие.