И я совсем не понимаю, в какой момент я начинаю ощущать чувство полета, затем острую боль в затылке и после – огромное жжение на голове, когда меня начинают тащить по полу.

Не знаю, сколько суток я здесь нахожусь – вторые, третьи? Или вовсе только час, но если это так, то этот час подобен вечности. В который раз я закрываю глаза, надеясь провалиться в долгожданную тьму, но обеспокоенность и страх за собственную дочь просто бросают меня в огонь собственных мучений.

Я устала плакать – мешки под глазами уже вовсю мешали мне рассматривать все вокруг. Устала кричать и звать на помощь – голос охрип еще тогда, когда Андрей безжалостно и даже, как мне почудилось, с особой долей удовольствия тащил меня по полу, схватив копну моих волос. Мне до сих пор больно касаться головы – там нестерпимо жжет, словно мне на волосистую часть головы вылили кислоту, не меньше.

Но все это чертовски не заботило меня так сильно, как… моя дочь. Что с ней? Может ли ей грозить опасность или эта ненависть распространяется лишь на меня?

Где сейчас Андрей? Может ли у него настолько сильно поехать крыша, что он навредит собственной дочери? Ведь правду он не знает, и, о боги, я благодарна небесам за то, что не рассказала эту правду! Что бы сейчас было с Ульяной, зная Андрей о том, что Тимур является ее биологическом отцом?! Я зажмуриваюсь от этой мысли, толкаю ее глубоко внутрь своей души. Я не сказала правду, я не успела. Только благодаря этому в моей душе теплится вялая надежда, что Андрей не навредит ей, хотя и верить в это было глупо после всего, что он сделал со мной. В мыслях о маленькой беззащитной Ульяне по моему лицу начинают течь слезы, а руки, привязанные к батарее, и вовсе дотерты до крови.

Это место… Я осмотрела его еще раз, но даже не могла представить подобную камеру в нашем с Андреем доме. Холодный темный подвал, где можно творить подобные бесчинства, оказывается, все это время был в нашем доме. Я хоть и отключалась, но помнила, что за пределы дома он меня не вытаскивал.

Я не помню, как именно мы сюда добрались – такая сильная боль была в затылке, нестерпимо жгло и глаза, в которых стояли слезы, и щеки, по которым Андрей с безумием бил, лишь бы попасть по моему лицу.

…Стоило мне только лишь раз сомкнуть глаза и упасть в небытие, как на меня вылили ушат холодной воды. Раскрыв глаза, я попыталась сделать вдох, но удалось только хлебнуть воды и следом закашляться. Я дернулась в попытке сделать хотя бы что-то, но поздно вспомнила – руки крепко связаны за спиной и закреплены между батареей.

Сквозь мешки слез и усталости нахожу жуткое лицо прежде знакомого мужчины, который называется моим мужем, но ничего общего я более не нахожу. Незнакомый мужик. Чужой. И когда-то я целовала его, говорила слова любви… когда-то настолько давно, что уже не верится в существование тех дней.

Не может быть. Это, скорее всего, просто вымысел моей больной фантазии, я не могла хотеть быть с ним. Куда я смотрела? Разве я не видела его натуру? Его психическую болезнь?.. Болезнь по имени Ася!

- Ну, с чего начнем? – точно незнакомый голос, - с момента, когда ты разлюбила меня? Мы начнем с этого, а закончим тем, что ты заберешь свои слова обратно, забудешь их и полюбишь меня снова, Вика, - протянул он с ухмылкой. С неприятной и скользкой.

Я посылаю его к чертям, а затем умоляю подумать о нашей дочери и с опозданием, почти в закрытую дверь спрашиваю, что с ней. Андрей уходит, перед этим не забыв оставить свой след на моем лице. Соприкосновение с батареей заканчивается для меня плохо – перед глазами начинает плавать подвал, и я проваливаюсь во тьму, так и не узнав о своей дочери…

Следующее пробуждение было аналогией предыдущего, и так каждый раз, каждый раз. Андрей говорил, что я его люблю, а я, уже наученная, не отрицала, не противилась. Но и об Ульяне не спрашивала – Андрей почему-то жутко злился при упоминании имени нашей дочери, затем хлопал дверью и покидал подвал, прежде отключая меня одной пощечиной. В моем состоянии ее было достаточно, чтобы моя голова дернулась, а я отключилась.

- И что, ты даже не спросишь меня о чертовой шлюшке Асе?

Облизываю пересохшие губы несколько раз, чтобы начать что-то чувствовать ими, но тут же морщусь – нижняя губа начинает нестерпимо жечь. Появляется привкус крови.

Начинаю говорить только через время, когда у Андрея почти что заканчивается терпение и он нервно начинает ходить по камере.

- Как сейчас Ульяна без меня?!

Фокусирую взгляд на Андрее. С трудом, но делаю это, хотя и чувствую дикое головокружение. Но сейчас меня заботит только дочь и ее состояние.

- В конце концов, у нашей дочери есть не только мать, но и отец! – психует Андрей, отчего-то сильно нервничая.

Неужели там, наверху, меня ищут?

- Ты вспомнил об этом? – отмечаю не без удивления, чтобы в следующую секунду получить очередную пощечину.

Такую же пощечину, которую однажды он дал мне в начале нашей семейной жизни.

Отчетливо уверяюсь в истинности тех слов, что, если ударил раз, ударит и второй. А сейчас мне кажется, что эти пощечины добьют меня с концами.

- Я ведь не такой урод, которым вы все меня считаете, чтобы причинить вред своей дочери!

Не совсем понимаю, кто еще считает его уродом, но отчего-то верю его словам, верю, что с Ульяной сейчас все хорошо. В конце концов, есть смеси в нашей комнате, и Андрей уже кормил ее однажды… все будет хорошо, верно? Ульяна не голодна, он не причинит ей вред… Верно?!

За собственными мыслями не замечаю, как глаз Андрея начинает дергаться, а руки его то сжимаются в кулаки, то разжимаются, и мне становится дико страшно. Мои-то собственные прочно привязаны к батарее…

Щупаю тонкую нить, прокладывая себе путь. О чем же он хочет поговорить? Конечно… Ася.

- Ася… Расскажи мне о ней. Ты ведь хочешь рассказать мне о ней, Андрей?

- Рассказать об Асе? – недоверчиво спрашивает он, но руки его больше не сжимаются в кулаки.

Словно он приходит в норму. Словно он так долго ждал чего-то и сейчас получил!

- Да. Расскажи мне о ней, прошу.

- Ты хочешь это узнать?

- Хочу.

Не хочу, но еще могу соображать и понимаю, что этого добивается Андрей – чтобы я просила его рассказать об Асе.

- Почему же раньше меня не просила? Почему слушала моего братца, а меня не просила?

Я проглатываю ком страха и непонимающе смотрю на Андрея снизу вверх.

- Я ведь спрашивала… Тогда, на трибуне, когда у Тимура был бой. Я просила рассказать, помнишь?

- Ты не просила рассказать! – крик заполоняет комнату.

Руки покрываются мурашками, моим телом овладевает безумный животный страх от нахождения с тем, кто имеет власть над моей жизнью. Андрей ненормальный, он болен, и кто знает, что в следующую секунду ему взбредет в голову сделать со мной?