Москва за время моего отсутствия изменилась мало.

В марте была грязь от тающего снега, сейчас – от июньского дождя; тогда вокруг были люди в джинсах, кроссовках и пуховиках, сейчас – в джинсах, кроссовках и ветровках. Вся разница.

А вот Питер, который я не видела два года, а не жила в нём десять лет…

Питер, мой родной город, где я ходила в школу, дралась с мальчишками, поступала в институт, падала в обморок в морге, первый раз влюбилась, хоронила маму…

Каким он предстанет передо мной?

Город оказался почти чужим, заполненным туристами, приехавшими смотреть на белые ночи, шумным. Я попала ещё и в праздник, день независимости, и сильно об этом пожалела. Надо было ехать в будни.

Да, чужой город. Хорошо, что отказалась сюда возвращаться.

Телефон я поставила на беззвучный режим ещё при выезде из Ростиславля, и теперь обнаружила в нём два десятка неотвеченных вызовов. Один от Макса, один – с незнакомого номера, остальные от майора. Прости, Егоров, но теперь уже мне не до тебя, жди моего возвращения. Не буду никому перезванивать, у меня свидание с прошлой мной.

Поужинала в каком-то итальянском ресторанчике рядом с отелем и завалилась спать. Хорошо бы за завтрашний день сделать как можно больше и оставить время на Эрмитаж…

Не буду много рассказывать о Питере.

Работники кладбища работали на совесть – камень очищен, надписи видны, цветы посажены. Я постояла возле семейного захоронения, в который раз прочла знакомые имена, фамилии, даты. Мамы здесь уже не было, это я знала точно, поэтому положила на серый гранит букет пионов и пошла в контору, платить.

Анастасия Васильевна меня не узнала. Она уже никого не узнавала, кроме сиделки, и всё цеплялась за неё высохшей ручкой, похожей на куриную лапку. И здесь мне тоже нечего было делать…

* * *

В понедельник в половине восьмого вечера я открывала свою калитку.

Несмотря на мелкий дождик, кот крутился во дворе у Ивана Ксенофонтовича. Увидел меня, взлетел на забор и одним прыжком залетел мне на руки. Облизал лицо, словно собака, спрыгнул на землю и повёл к входной двери.

Я посмотрела на соседа: стоя на своём крыльце, он смеялся и разводил руками, потом крикнул:

– Ты разбирайся, отдыхай, а я к тебе зайду через полчаса – час.

– Ладно! – крикнула я в ответ и вошла, наконец, в свой дом.

Крис вился у ног, не давая мне ступить и шагу, пришлось на него прикрикнуть. Тогда кот задрал хвост и важно проследовал на кухню. Сел возле миски и принялся меня гипнотизировать.

Я положила ему несколько кусочков ускоренно – в микроволновке – размороженной печёнки и стала разбирать сумку. Вроде бы и ездила на три дня, а опять полная стиральная машина… Убрала в ящик письменного стола конверт с архивными документами, заварила чаю, достала пирожные из «Норда», как раз тут соседи и постучали в дверь.

Когда чай закончился, Варвара засобиралась – мол, сериал скоро начнётся, а вы тут ещё поговорите, – и ушла. Иван Ксенофонтович помолчал, потом сказал:

– Тут тебя спрашивали. Ну, тем, кто за травами приходил, я сказал, что ты будешь во вторник, правильно? Ещё хозяин барского дома заявился. В субботу около полудня. Записку оставил, – загорелая рука вытащила из кармана ветровки конверт и положила на стол.

– Говорил что-нибудь?

– Нет. Будет звонить.

– Ну, пусть звонит, – разрешила я. – Иван Ксенофонтович, не тяните кота за неподходящие для этого детали, я же вижу, что вы самое интересное оставили на конец.

– Самое интересное? – сосед ухмыльнулся. – Вчера с утра приковылял бывший наш милицейский начальник. То есть, тьфу, полицейский.

– Афанасьев, что ли? – не поверила я своим ушам.

– Он самый. С палочкой, вида самого прежалостного, говорит еле-еле, будто на каждой букве заикается.

– И чего хотел?

– Известное дело, чего они все хотят? С тобой поговорить да посоветоваться.

– Ну ладно… – я пожала плечами. – Мне не жалко, пусть советуется. Этого добра у меня как грязи, советов-то!

– А ещё мент твой являлся, – Тут Иван Ксенофонтович нахмурился. – Вопросы задавал, да не по делу, а про тебя. Мол где, да куда, да с кем, да когда. Ты вот что, Настя… У тебя с ним любовь, или так, для здоровья?

Тут я слегка поперхнулась. Однако, сосед… проворно роет, старый крот![3]

– Не знаю, Иван Ксенофонтович. Как пойдёт.

– Вот что, ты смотри, если пойдёт не туда, куда надо… найдём, куда тебя отправить, чтобы и духу твоего не нашёл этот тип. Видывали мы таких… следователей-расследователей.

Глаза его сверкнули, он выпрямился, и я поняла, что ничегошеньки о самых близких соседях не знаю. Он ведь офицер, вон какая выправка, никаким огородом, никаким возрастом не скрыть. И, видно, хлебнули лиха они оба – и Иван, и Варвара, – прежде чем осели в тихом Кириллове.

– Спасибо, – только и смогла выговорить. – Но думаю, до этого не дойдёт.

Сосед попрощался и ушёл. Я заперла за ним дверь, привычно насыпала соляной круг и, зевая во весь рот, отправилась спать. Кот потоптался на моих ногах, свернулся калачиком и заснул даже быстрее меня. Уже проваливаясь в сон, я подумала: «Интересно, кто же придёт завтра первым?».

И не угадала.

Первым, даже раньше бабки Марьяны, появился участковый.

Аккуратно перешагнул соль, которую я небрежно отодвинула тапком, и проследовал на кухню. Мы с котом переглянулись, и я шёпотом спросила:

– Это что, это он знает, зачем я круг насыпаю?

Крис дёрнул шкурой на спине, что я перевела как «на глупые вопросы не отвечаю» и пошёл следом за гостем. Я задержалась – собрала соль веником и высыпала в мусорный пакет.

На кухне шла церемония знакомства. Кот запрыгнул на стул, участковый протянул ему указательный палец и терпеливо ждал, пока их сиятельство соизволят понюхать предложенное и потереться усами, сперва правой стороной, потом левой.

Я включила чайник и сказала:

– Михал Матвеич, подождёте пять минут, я хоть зубы почищу?

Где пять, там и десять; уже понятно было, что в душ мне раньше вечера не попасть, так что я быстро натянула джинсы и футболку, причесалась и умылась. Ну и зубы, конечно, почистила.

На кухне чайник вовсю кипел, кот умывался, участковый покусывал солёный ржаной сухарик. Идиллия, да и только.

– Как ваша спина? – поинтересовалась я, выставляя на стол хлеб, масло, сыр и мёд. – Мазь используете?