– Что?! Ты только что родила ребенка и умудряешься выглядеть сногсшибательно.

Стефани убирает волосы за уши и перекладывает подушки, лежащие у нее на коленях.

– А вот и нет! – заливисто хохочет она.

– А на мой взгляд, да, – отвечаю я совершенно серьезно.

На минуту воцаряется тишина, потом она вскакивает и идет к своей сумке, которая стоит на кремовой кушетке под окном. Достав оттуда какую-то черную шелковую пижаму, она направляется с ней в ванную.

– Что ты делаешь? – удивляюсь я.

– Ну… э… просто хотела переодеться. Мне не очень удобно в этом платье, – чуть смущенно отвечает она, застенчиво теребя свою пижаму. Она смотрит на одежду. Не на меня.

– С тех пор как родилась Эви, мне не нравится мое тело. Я чувствую себя не слишком сексуальной или привлекательной. Извини. То есть я знаю, что не такая, как была раньше… – Стеф поднимает глаза почти сконфуженно.

Боже ты мой, что за девушка!

Вероятно, самая прекрасная девушка, какую я видел в жизни – внутренне и внешне, – стоит посреди номера, смущается, чувствует себя ужасной только потому, что набрала несколько фунтов, дав жизнь человеку, черт побери.

Подойдя к ней, я забираю у нее шелковую пижаму (или что там это еще) и бросаю на пол. Положив руки ей на талию, я притягиваю ее к себе, так что наши лица почти соприкасаются. Я провожу руками по ее спине, шее, потом вниз, прослеживая изгибы тела под платьем, и все это время не отвожу глаз от ее лица.

– Я помню это тело, – шепчу я ей.

Она напрягается немного, когда мои руки скользят по ее грудям, которые с прошлого года немного увеличились. Ее талия и бедра стали более отчетливыми. Когда мои руки скользят по ее животу, я нежно ее целую. Она прижимается ко мне, хватает меня за волосы. Сжимаю ее ягодицы, тяну наверх платье, собираю складками, стягиваю с ее тела. Платье оказывается на полу, и она стоит передо мной только в черном лифчике и трусиках.

Нежно проведя пальцами от ее бедер до грудей – отчего она хихикает, – я беру ее лицо в ладони. Проведя большими пальцами по губам, я приникаю к ней лицом, так что ее яркие зеленые глаза оказываются совсем близко.

– Ты никогда не была прекраснее, – говорю я ей. И совершенно искренне.

Стеф улыбается, отчего загораются ее глаза. В углах глаз собираются морщинки, сами глаза приобретают собственный характер. Обычно, когда я делаю ей комплимент, она отводит взгляд: упирается им в пол или смотрит неловко за окно. Но на сей раз она этого не делает. Она смотрит прямо на меня.

– Спасибо, – тихонько говорит она.

Она не должна говорить ничего больше. Ее глаза говорят достаточно красноречиво.

К половине двенадцатого мы перебрались в кровать, выпив каждый по бокалу вина и по чашке чая, и болтаем в постели, не задернув занавески на окнах. Луна словно бы висит сразу над окном, а потому проливает света внутрь ровно столько, чтобы развеять угольную черноту.

Идеальное освещение.

Мы болтаем о том, что живем в одной местности. О том, как ждем, что наткнемся друг на друга, и в то же время этого боимся. Мы договариваемся, мол, следует избегать друг друга, если будем с другими людьми. Если мы оба будем одни, можно будет остановиться и коротко поболтать, но даже это будет опасно.

– Конечно, было бы возможно видеться чаще теперь… – произносит Стефани, ее нежный голос доносится из темноты.

– Возможно. Но, вероятно, лучше оставить все как есть. У нас ведь получается, как считаешь? – Я с трудом выдавливаю слова.

Я благодарен за тот факт, что в номере темно и Стеф не видит, как мне больно это говорить, ведь я лежу на боку лицом к ней. Наши пальцы переплелись в разделяющем нас пространстве.

– Разве тебе не хотелось бы видеть меня чаще? – осторожно спрашивает она.

Боже, да! Все время.

Я на секунду задумываюсь над ответом, не потому, что не знаю, каков он, а потому, что мне физически трудно это сказать.

– Стефани, – начинаю я и умолкаю. – Время, которое я провожу с тобой, такое… такое особенное, и оно мне так ценно… но я не могу позволить, чтобы оно стало чем-то большим, чем есть теперь.

Она молчит, что всегда не слишком хороший знак.

– Но мы все равно можем иметь все это… только… чаще, – предлагает она.

Я провожу пальцами вверх по ее руке, по ее плечу, забираюсь в волосы. Придвинувшись к ней ближе, я знаю, что должен это сказать, пусть даже это причинит ей боль.

– Так будет еще тяжелее. Я увижусь с тобой на несколько часов, потом я захочу провести с тобой ночь. А тогда я захочу провести с тобой выходные. Потом неделю, потом начну тебе звонить, чтобы узнать, как прошла твоя неделя, или писать сообщения с утра, потом подкарауливать тебя среди недели, просто чтобы увидеть твое лицо…

Она все еще молчит, ее дыхание чуть учащается. Я чувствую, что Стеф расстроена.

– Знаешь, сколько раз я едва тебе не позвонил? Сколько раз едва не нажал на кнопку «Вызов»? Хотел позвонить в надежде, что попаду на голосовую почту – лишь бы услышать твой голос? – спрашиваю я. – Больше, чем ты можешь себе представить.

– И что тебя останавливало? – спрашивает она.

– Я могу видеться с тобой, только если у нас строгие ограничения. Становится слишком опасным видеться с тобой чаще, чем…

– Ну, если ты так считаешь и если чувства ко мне для тебя слишком опасны… это само по себе вызывает вопросы… тебе, наверное, надо подумать о…

– Да, знаю. Но… боже… как же все сложно…

– Только ты можешь на них ответить, – продолжает она.

– Ты всегда знала, каков расклад, Стеф, знала, что я никогда не уйду…

– Да, но…

– Нет, я должен это сказать. Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы я не любил свою жену, или будь она последней дрянью, или будь я совершенно несчастен. Мне бы очень хотелось, чтобы так было, потому что это очень облегчило бы жизнь всем нам. Но у меня – просто не тот случай… – говорю я, понятия не имея, как она это воспримет, но ей надо это услышать. – И мне очень трудно уложить это в голове. У меня от тревоги сердце разрывается, Стефани, и душа не на месте.

Перевернувшись на спину, я провожу руками по волосам. Что, черт побери, я делаю с этими женщинами? Я не заслуживаю ни одной из них.

В номере повисает тяжелая тишина, огромная, как целая жизнь. Стефани должна знать, но, произнося слова вслух, я чувствую, будто намеренно ее предаю.

– Я знаю, что это тяжело. Для нас обоих, – говорит она, прижимаясь ко мне. – Давай тогда оставим все как есть. Ты прав, так проще.

Я обнимаю ее, целую в макушку. Пахнет от нее божественно. Не знаю, чем именно – каким-то женским шампунем, – но невероятно.

– Спасибо за честность, – шепчет она в темноте.